гимназисту седьмого класса. Если бы Муннэ-Сюлли играл свою роль Эдипа без пропусков, представление было бы прекращено по требованию полиции. Если бы Леконт де Лиль предусмотрительно не почистил Феокрита, его перевод был бы конфискован тотчас же по выходе в продажу. Аристофана считают исключением, но мы имеем значительные отрывки тысячи четырехсот сорока комедий, принадлежащих ста тридцати двум другим греческим поэтам, из которых некоторые, как например Алексис, Филетэр, Страттис, Еубул и Кратинас оставили нам чудные стихи, и никто ещё не осмелился перевести этот сборник, бесстыдный и очаровательный.
С целью защитить греческие нравы обыкновенно цитируют учение некоторых философов, порицавших половые наслаждения. Но здесь есть некоторое недоразумение: эти редкие моралисты относились с неодобрением ко всем без различия чувственным эксцессам, не делая различая между распутством в спальне и распутством за столом. Кто-нибудь, кто теперь безнаказанно заказывает в парижском ресторане для себя одного обед в шесть луидоров, был бы признан ими также виновным и не в меньшей степени, чем, тот, кто устроил бы среди улицы слишком интимное свидание и был бы за это присужден на основании действующих законов к году тюремного заключения. – Кроме того, на этих строгих философов античное общество смотрело обыкновенно, как на больных и опасных сумасшедших: над ними издевались в театральных комедиях, их избивали на улицах, тираны принимали их в качестве придворных шутов, а свободные граждане изгоняли их, если только не признавали их заслуживающими смертной казни.
Следовательно, современные моралисты, начиная с эпохи Возрождения и вплоть до наших дней, только путем сознательной и, умышленной подтасовки выставляют античную мораль, как вдохновительницу их узких добродетелей. Если эта мораль была великой, если она действительно заслуживает того, чтобы ее взяли за образец и следовали ей, то именно потому, что никакая другая не умела лучше отличить справедливое от несправедливого, приняв критерием Прекрасное, провозгласить право каждого человека искать личного счастья в пределах, которые ему ставит подобное же право его ближних, и заявить, что под солнцем нет ничего более священного, чем физическая любовь, ничего более прекрасного, чем человеческое тело.
Такова была мораль народа, построившего Акрополь, и если я прибавлю, что она осталась моралью всех великих умов, то я только констатирую этим ценность избитой истины, – настолько уже доказано, что высшие люди в умственном отношении, как-то артисты, писатели, военачальники или государственные деятели никогда не считали чем-то недостойным свою величественную терпимость. Аристотель дебютировал в жизни тем, что растратил все свое наследство с распутными женщинами; Сафо дала свое имя специальному пороку; Цезаря называли mochus calvus (лысый прелюбодей); – но и Расин не особенно избегал молодых артисток, и Наполеон не предавался воздержанию. Романы Мирабо, греческие стихотворения Шенье, переписка Дидро и произведения Монтескье равняются по смелости