подзадержался у стола диспетчерши Зои, и кто-то сзади сказал:
«Дульшин, не отвлекай человека».
«А я ее не отвлекаю, – сказалось как-то само собой, – а завлекаю».
Хорошо, наверно, сказал. Зоя зарделась, а другие – смехом поддержали мою находчивость. И только Иван Палыч хмуро разглядывал плакат, призывающий соблюдать технику безопасности. А когда мы вместе вышли из диспетчерской, спросил:
«Чего-то ты полегчал, Генка? Как поплавок при плохом клеве, так и норовишь на виду быть!» – и, чуть прикосолапливая, что случалось с ним в минуты особой смуты духа и конечно же с фуражкой в руках, пошел к своему «студеру».
А мне было обидно, почему не понимает он простой истины, что не могу же я жить по-стариковски, только правильно, без отклонений от нормы, неизвестно кем и зачем установленной.
И вдруг мне стало как-то не по себе. Словно я залез в чужой карман. Оказывается, и эту мысль мне внушил Могов.
«Сейчас неизвестно, кто из нас больше герой, я или ее муж!» – сказал он как-то о Герое, с женой которого завел шашни.
Сперва, правда, и меня это царапнуло. Я еще не привык, чтобы изгилялись над самым святым. И он вовремя учуял это. И вроде на попятную не пошел, но сделал так, что все в шутку обернулось. Так умел только он.
Надя и Вера работали в каком-то диспансере. В каком именно, я не интересовался, но Гриша предупредил меня, что тот не был венерическим.
И вот один раз – на Женский день – пригласили они нас отметить свой праздник. Но только не домой, а на работу. Заходим мы и ахнули – какая кругом чистота, словно все вокруг не подмели и вымыли, а прямо таки вылизали. На электроплитке квохчет стерилизатор. Шкафчики стеклянные в белое выкрашенные, мерцают никелированными ручками.
Но, главное, больных не видно.
Открыли девчата дверь в другую комнату: там стол стоит. Закуски небогато, а выпивки, по моей прикидке, с избытком.
Гриша сказал тост:
«Пьянство – дрянь, пьянство – уродство, с которым срамно выходить на люди. А вот выпивка – это степень человеческого возвышения! Это норма общения и взаимопонимания».
Он говорил без передыху и довольно долго и, главное, умно. А кончил так:
«Не я поднимаю этот бокал. Его поднимает мое настроение, которое, в свою очередь, дает импульс руке и та поднимается, чтобы вознести над головой живой ток жизни. Хоп!»
Девчата чуть не визжали от восторга.
Где-то уже, наверно, после третьей, когда тост вознамерилась произнести Вера, в стену напротив стола робковато постучали.
«Кто там?» – настороженно спросил я, думая, что мы булгачим соседей.
«Не обращай внимания!» – посоветовала мне Надя и налила по новой. Вера включила патефон. А потом – под гитару – стал петь Гриша.
На острове Таити
Жил негра Фити-Мити,
Жил негра Фити-Мити
И попугай Ке-ке.
Теперь – все в ту же стену – стучали в нескольких местах и не так интеллигентно и застенчиво, как вначале.
Я поднялся и, выйдя в коридор,