еще восплачете слезами кровавыми!» – со злобной решительностью думал Иоанн Васильевич.
Иерихонским ревом долголетия возгласил дьякон.
Повели вокруг аналоя. Узловатыми пальцами с короткими широкими ногтями государь взял узкую холеную кисть Марии. И злоба почему-то с новой силой вспыхнула в груди его.
К целованию поднесли большой серебряный крест. Согласно чину, Мария опустилась на колени. Священник Никита, повернув лицо к государю, нараспев возгласил:
– Дабы душу спасти, подобает бо мужу уязвляти жену свою жезлом, ибо плоть человеческая грешна и немощна!
Стоявшие поблизости Басманов и Мелентьев явственно услыхали:
– Уязвлю, уязвлю!
Брачный пир
– Слава те, Господи! – Алексей Басманов тайком подмигнул Мелентьеву. – Венчание к концу идет, ноги совсем уж взомлели.
– Да и с самой зари во рту маковой росинки не было! – сглотнул слюну тот. – Нынче чрево свое потешим, царский стол – обильный.
Вскоре гости двинулись из Спасо-Преображенского собора в трапезную. Столы на три сотни самых почетных гостей ломились от яств и напитков.
Грозный, как всегда насупленный, напомнил:
– И для черни не жалейте брашна и питий! Пусть помнят щедроты Иоанна Васильевича. Ведаю, любит меня народ, ибо вас, бояр, в трепете держу.
– Истинно так, батюшка, обожает тебя чернь, яко отца родного.
Сели за столы, заскрипели под тяжестью тел добрые лавки, коврами устланные.
Опрятные и благолепные мужички-игруны завели музыку на сурьмах, бубнах, тарелках. Их сменили сенные девки с подблюдными песнями, ужасно почему-то тоскливыми.
Государь подал знак, и девок прогнали взашей. Зато Иоанну Васильевичу понравились молодые плясицы, которые складно и степенно вели хороводы.
Гости же не могли оторвать взглядов от царицы. Она была полной противоположностью сумрачному мужу: лицо ее светилось бесконечной добротою и юной прелестью.
Сидевший рядом царь – тщедушный, с впалой грудью, бритоголовый, с красным крючковатым носом, сумрачным взглядом крошечных глазок – напоминал ощипанного воробья, по ошибке залетевшего на чужой шесток.
Иоанн Васильевич, человек неглупый, кажется, осознавал свое убожество. И это явно бесило его. По свадебному чину молодым вовсе нельзя пить и не положено набивать чрево. Государь же то и дело прикладывался к золотому с червлением кубку, и кубок в его с набухшими венами руках зримо трясся. Он уже успел возненавидеть свою новую, пятую по счету жену. И ему вдруг захотелось при всех унизить эту красавицу, показать ее никчемность и малую значимость.
В знак того, что он будет говорить, государь поднял кубок. В мгновение ока за столами все стихли. Усиленно прокашлявшись, сипло произнес:
– В писаниях святых отцов как сказано? Что есть жена? Это есть сеть для прельщения человека. – Он уперся красноватыми глазками в Марию. – «И светла лицом, и высокими очами мигающа, ногами играюща, много тем уязвляюща, и огонь лютый в членах