хмурился, морщил лоб, некоторые предложения зачитывал вслух, ехидно посмеиваясь. Бабушка терпеливо ждала приговора. Наконец, проглотив очередную порцию штампованных фраз, Юрий Владимирович сказал:
– Елена Васильевна, слог у Вашего внука, конечно, неплохой. И фантазия есть. Но все это такая белиберда. Хе-хе! Он цитирует известного поэта. Вот, только послушайте: “Ленин прост как материя, как материя сложен – наш народ не тетеря, чтоб кормить его с ложечки”. И это, с позволения сказать, эпиграф сего творения! А вот, – он поднял палец к потолку, – ну, тут вообще, ахинея! Нет, я не могу этого вынести. Как можно петь дифирамбы этому упырю?! Читая следующее сочинение, Чернов постепенно входил в раж и уже, не смущаясь, трясся от смеха. Бабушка даже привстала со своего места. Глаза ее сделались большими и суровыми, а пальцы правой она так сильно сжала в кулак, что костяшки побелели.
Чернова она знала давно, но такого кощунства от него не ожидала. Коля, стоя в дверном проходе, краснел от стыда. Его уже начинало лихорадить от всей этой критики, но то, что он услышал далее, заставило задуматься.
Жестикулируя, профессор словесности продолжал:
– Возможно, карьера журналиста в советской прессе или на телевидении вполне достижима для Николая. Однако, тут ему придется все время наступать на горло своей, так сказать, песне. Да, хлеб журналиста труден. Поездки по стране, наблюдения, собственные мысли, которые не всегда можно обратить в слова. И как создать из всего этого позитивную картину нашей жизни? Как сделать из наших вороватых партийно- хозяйственных активистов кудесников, превращающих воду в вино. Как заставить советского человека в конце двадцатого столетия поверить в утопию светлого будущего. Огромное количество однообразной аморфно-водянистой неправды, которую придется творить, рано или поздно начнет разрушать твой молодой мозг. Потом еще много всего было сказано, и задано немало вопросов, на которые Николай отвечал без особого рвения. Елена Васильевна, в ужасе от всех этих высказываний, проводила Чернова, который тут же вернулся, и снова позвонил в дверь. Он забыл свою трость, чего с ним обычно не случалось. Дверь открыл удивленный Коля. Он принес трость Юрию Владимировичу, тот благодарно пожал руку мальчику, и негромко сказал:
– Не обязательно становиться журналистом или писателем. Если однажды что-то зацепит тебя так сильно, что ты не сможешь удержать это в себе, – вот тогда – пиши. Но пусть это не будет хлебом для тебя, лады? Он больше ничего не добавил, просто повернулся, и стал спускаться по лестнице, наваливаясь на трость. Коля даже не успел толком попрощаться с ним. Его вполне бы устроила карьера артиста, но, вглядываясь в свое зеркальное отражение, он приходил к печальным выводам о своей профнепригодности для театра и кино. Да, симпатичный мальчишка и только. Какой уж там герой-любовник или молодежный лидер – не широкоплеч, сутуловат! А о характерных ролях нельзя было и мечтать, настолько он казался простым и предсказуемым.
Сказывались и дефекты речи: " фуба, фапка". По этой причине