передам всё это как я?
О, море, беден голос мой,
когда твоя любая капля
горит таинственной звездой.
Песня
Отсверкала пора соловьиная,
роща знобкие листья просеяла.
Запылали осина с рябиною,
как в последних стихах у Есенина.
От Оки кони тянутся парами,
жеребята бегут – красногривые…
У дороги берёзы две старые
всё Есенина ждут, сиротливые.
Да не едет скиталец на родину
ни с дождями, ни с солнцем, ни с вьюгою.
Не тряхнёт молодую черёмуху,
не обнимется с ивой-подругою.
Но высокими вечными вёрстами
от Кавказа до дальнего Севера
по России рассыпано звёздами
неубитое сердце Есенина…
«Грибы, опята-сентябрята…»
Грибы, опята-сентябрята,
воинственно штурмуют пни.
На серый ерик села кряква,
пугливо спряталась в тени.
И стылый ветерок, смелея,
заигрывает с камышом.
Тридцатой осенью своею,
как прежними, я поражён.
Я бегал здесь мальцом когда-то,
у этих тихих берегов.
Неумирающие даты
поры далёкой, дорогой.
Бежали годы суетливо,
песка в затоны нанесло…
Под шум простоволосой ивы
о детстве думаю светло.
Я говорю себе: те дали
видны всегда годам назло.
И становлюсь сентиментальным
в хорошем смысле этих слов.
Ну кто же не вздыхал украдкой
средь обступивших душу бед
над невозвратностью тех кратких,
смешливых, босоногих лет?
Какая радость, что он вечен –
тот мир!..
И будет дивно жить,
пока на зорьке к этой речке
мальчишка с удочкой спешит.
С улыбкой глянет он на иву…
А ты гадаешь, боль тая:
мол, что важней для бытия –
его недолгая наивность
иль взрослость долгая твоя?..
«Красный лист, осенний знак…»
Валентину Ледневу
Красный лист, осенний знак, –
на высокой ветке дуба.
В чёрный за́мерший дубняк
залетает ветер грубо.
Но тверды бугры коры…
Пооббив в досаде локти,
вестник стынущей поры
чертыхается и глохнет.
Можно палые листать –
память смирную о лете –
но попробуй-ка достать
этот крепкий лист последний!
Будто флаг в дыму атак,
пусть и крепость уж сдаётся,
на