с речки бегут пацаны.
К смеху их звонкому как ты приник!
Детство твоё повторяется в них…
Грусти соринка застряла в душе:
то, что не будешь ты юным уже.
Только мелькает, как в старом кино,
всё, что когда-то сверкало давно:
речка такая же, утро в саду,
ловит мальчишка шмеля на лету.
Солнце лохматится, ветер поёт.
Милое, давнее детство моё…
Всё же печалить не надо себя –
выпала в общем счастливой судьба.
В августе яблочном, в сочном саду
лучшую песню для сердца найду.
«Июнь! Распахнуты пионы…»
Июнь! Распахнуты пионы,
шмеля и росчерк и мотив
да приозёрные поклоны
простоволосых зыбких ив.
Июнь – парнище желтобровый
с комарьей песней в голове.
В вечерний час – глоток лиловой
прохлады, зреющей в траве.
В зелёной новенькой рубашке
в поляны светлые летит
и, не гадая, рвёт ромашки –
всё впереди!.. Всё впереди…
Одушевлённость
Федору Григорьевичу Сухову
Одушевлённость тихих рек.
В лесу – живая паутинка.
Пошёл одушевлённый снег
на землю, чья душа притихла…
Свой взгляд – у брошенной баржи,
что вздрагивает ржавой кожей…
Она от холода дрожит
и лишь сказать о том не может.
Ломают старые дома –
ты вздохи их в ночи подслушай.
На рощу бросилась зима! –
деревьев закричали души!..
Одушевлённы берега,
что осыпаются на волны…
Одушевлённы облака,
хотя навек они безмолвны.
Понятна нам речушек боль,
замёрзших трав к земле склонённость…
И не с того ль, и не с того ль
и в нас самих одушевлённость?..
«Потянулись – по озёрам…»
Потянулись – по озёрам,
через тёмные стволы –
голубая дрожь предзорья,
зорьки алая теплынь.
На лугу в недолгой стыни,
на полынистой земле
кочки-ёжики застыли –
по росинке на игле.
И – откуда-то, куда-то –
утром силы через край, –
рядом трактор закудахтал
под грачиный свежий грай.
И, кружа в лесу витками,
будто пёстрые багры,
дятлы падают, сверкая,
в кружева седой коры!..
Утро! В золотые сети
тонких веток
лезет ветер,
как мальчишка сквозь забор.
И