столичные дела, до которых с лета не доходили руки…
С выражением шутливой симпатии на лице Арсен Брэйзиер взглянул на немцев, скользнул глазами в сторону пожилого люксембуржца, который «путешествовал», как сам старик выражался, с десятилетним мальчуганом, по-видимому внуком, – оба шушукались о чем-то в противоположном конце тамбура, показывая друг другу внутренности своих кепок. Взгляд Брэйзиера уперся в белокурую даму в шотландском килте, которая всю дорогу листала английские журналы по собаководству и тоже решила ждать конца поездки в тамбуре. Отвесив ей едва заметный поклон, Брэйзиер погрузился было в задумчивость, но в тот же миг спохватился, заметив, что та держит на весу кожаный саквояж. Он сорвал свой небольшой чемодан с откидного сиденья, подхватил саквояж попутчицы, водрузил его на место своей поклажи и, отвернувшись к панораме, плывущей за окном, смотрел в одну точку, как это бывает с человеком, который чувствует, что оказался в центре внимания…
Встречу назначили перед табло прибытия. Но дочь опаздывала.
Арсен Брэйзиер прошелся вдоль выхода на перроны, вернулся обратно, подождал еще несколько минут и, купив в киоске номер «Фигаро», направился к выходу в город. На улице он остановил такси и еще через полчаса вышел из такси перед входом небольшого, средней дороговизны отеля с окнами на улицу Дофин.
Брэйзиер назвал свою фамилию, и моложавый портье тут же выложил на стойку конверт с письменным сообщением: несколько минут назад его передали по телефону.
Записка была от дочери:
Папа, дорогой, здравствуй! И извини, пожалуйста. Я позвонила и узнала, что поезд опаздывает, и на вокзал не поехала, боялась прозевать мероприятие на факультете. Нам влепили на сегодня дополнительное. Не успела дозвониться тебе в это королевство. Приеду в два часа. Дождись меня. Твоя дочь Луиза.
Дай человеку, который записывает под мою диктовку, двадцать франков на чай, я пообещала.
О каком «собрании» может идти речь в сентябре? Занятия у дочери начинались позднее. В Париж же она поехала в конце августа лишь для того, чтобы подыскать себе новое жилье, вдруг отказываясь жить в мансарде, как в прошлом году, предложенной ей родственниками в своем особнячке, который они населяли большим и, как дочь уверяла, буйным семейством. Решению Луизы жить совсем отдельно противостоять было невозможно, да и глупо, хотя для них с женой казалось очевидным, что заниматься поисками квартиры придется им самим. Дополнительные хлопоты. Дополнительные хлопоты, потерянное время. Брэйзиер планировал выкроить на это несколько дней в октябре, к тому времени надеясь окончательно утрясти дела в Люксембурге…
На миг вообразив себе саму сцену – как молодому портье, с достоинством новичка наблюдавшему за ним из-за стойки, пришлось записывать весь этот сумбур, переспрашивая на каждом слове, а ко всему еще и выводить всё собственной рукой, чтобы его вознаградили за старания чаевыми, – Брэйзиер с трудом