трое нии одного ниди за амбаром толковать, а обратно только ниди вышел?
– Нет. Чародей, когда умирает, свою силу кому-то передать должен. Годами агония длиться может, страшно. Тело рушится, а жизнь не уходит. Видел я однажды, как мертвяк по дороге полз. В печище все знали, что ниди, попрятались, никто подарок от него брать не хотел. Но еще жутче с силой за Порог идти. Ученые ведающие почти все дар от кого-то приняли. Ниди врага мучиться оставит, посмеется еще. А нии завсегда пожалеет. А дальше… Сила только у рожденного ведающего ни к добру, ни ко злу не обращена. До первого деяния. А после на что ее употребишь – на той стороне и окажешься. Не ты силу направлять будешь, а она тебя. И если предсмертный дар от ведающего принимаешь…
– Это значит, как если в корыто кружку доброго пива вылить, а потом ведро помоев! – сообразил Эйнар. – Все хорошее пакость забьет!
– Верно.
– И ты, когда всяких злыдней давил…
– Я у всех дар принял.
Эйнар, охнув, сгреб бороду в кулак.
– Да, друже, нельзя тебе ни помирать, ни колдовать, – простодушно заявил нордр.
– Да я и не собираюсь…
Тот день, последний в Лагейре, был отдан на отдых. Уже уложены котомки, приготовлены и проверены снедь, одежда и снаряжение. Будущие спутники разбрелись кто куда. Что друг на друга глядеть, в дороге налюбоваться успеем.
Гризельда выбралась на крыльцо. Пока жили в доме Магдалены, на окраине, девушка полюбила смотреть на закаты. Когда после дневного учения каждую жилку тянет, а в голове кавардак, будто алчный мародер порылся, милое дело на крыльце посидеть, ни о чем не думая, на небо посмотреть. Покой.
Прежде Гризельда твердь небесную только голубой, белой или серой видела. Облака еще, тучи… Радуга. Ночью чернота угольная. А тут небо слоится, все оттенки красного, пурпурного, малинового, багряного… Меж ними полоса лиловая, желтая… Красота неописуемая.
Заскрипели доски под сапогами. Вольга подошел и сел рядом. Тоже на небо смотрит.
– Красиво.
– Красиво.
– Раньше я никогда такого не видела. Солнце садилось за ратушу, зацеплялось за ее шпиль, как флюгер.
– Магдаленин дом стоит на отшибе. Да и двери, не как у добрых людей, на закат выходят.
– А.
– Гризельда, завтра утром мы выходим.
– Да, я знаю. Уже собралась.
Помолчали, поглядели на небо.
– Сколько тебе лет, девочка?
– Больше, чем было бабушке, больше, чем было тебе…
– Гризельда, я должен сказать… Я вернусь. Я не могу по-другому. Эйнар… Он из такого пекла выскакивал, Чернобог бы загнулся. Недаром Удачей прозвали. Да и не дорожит он жизнью своей. Ему на любом свете хорошо будет. А ты… Если не вернешься? Что ты в жизни видела?
– Ничего, Вольга. Или почти ничего. Потому и иду с вами. Я не боюсь. Я верю тебе, Вольга.
Снова молчание. Не потому, что говорить не о чем, а потому, что каждый по-своему задумался.
– Да,