маленькую, едва заметную слезинку, показаться в уголке правого глаза. Показывать слёзы благородных девиц во всех семьях Ойкумены учат мало не с колыбели. Да что там, в благородных – любая женщина в совершенстве умеет это с тех пор, как впервые осознаёт, что может нравиться мужчинам. Как-то само собой получается.
– Мой муж – сам себе голова, – пожала плечами княгиня. – Уехал куда-то. По своим делам, княжьим, верно.
А вот это напрасно, про княжьи-то дела, – подумалось вдруг. Мало ли как они поймут? Но сказанного не воротишь. Да и толку-то скрываться – Ростислав небось уже в Диком Поле, скоро и до самой Тьмуторокани доберётся. Тогда – все узнают. А так… ну что ОНИ смогут сделать – дозоры выставить, на порогах, да в Олешье. Так и то – поздно уже.
Должно быть, что-то из её мыслей вновь отразилось на лице – плоховато владела собой волынская княгиня. А гонец, невзирая на молодость, попался проницательный.
– Ин ладно, – он решительно встал.
– Да ты постой, – Ланка добавила в голос елея. – Поснидай хоть с пути-то дальнего…
– Недосуг, – отверг гонец. – Поскачу тогда обратно в Киев, так великому князю и доложу.
В его голосе вдруг прорезалось что-то угрожающее, и княгиня поняла, что всё, что на только что подумала, чем себя накрутила – не пустые домыслы. В Киеве и впрямь что-то знают.
Воротясь к себе, княгиня уже не подошла к окну – на солнце наползла туча, слышалось отдалённое громыхание, хоть Ильин день давно минул, и грозам быть вроде как не время. Ланка раздражённо зыркнула в сторону окна, схватила со столика колокольчик, позвонила, и велел заглянувшей служанке:
– Окно затвори.
Сама же села, почти упала в любимое греческое кресло, прижала руку ко лбу. Невесть с чего вдруг разболелась голова.
Муж не захотел взять её с собой. Отговорился тем, то на неё город оставляет (будто мало тысяцкого Кравца! – раздражённо подумала Ланка), а больше того – трудностью пути да опасностями. Как будто тут, во Владимире, безопасно! У самого-то Киева под боком! Если что – и рать от батюшки не поспеет в помощь! До Буды-то почти вдвое дальше, чем до Киева, если что, а ещё и Горбы на пути…
Ланка вдруг поняла, что её охватывает страх, недостойный дочери её отца и жены её мужа. А ну-ка! Угорские княжны не плачут!
И тут же укорила себя прямо-таки в мужней манере (даже оглянулась невольно – так и помстилось, что за плечом Ростислав стоит и глядит на неё насмешливо). – Не о том думаешь, княгиня!
Правильно Ростислав не взял её с собой. Пока она и дети здесь, во Владимире, Волынь из воли Ростислава не выйдет. А если рать из Киева на них тронется, так им и с батюшковой помощью не удержать было бы Волыни-то, будь даже король Бэла жив. Тогда одно – бежать. В Эстергом. А пронесёт господь беду – так в Тьмуторокань ехать к Ростиславу, не иначе.
Господь? Пронесёт?
Ланка невольно замерла, глядя перед собой остановившимися глазами. Но видела не браную