и с Лилиан Шарлотта дружила по-прежнему; так что когда папа бывал в отлучках, она приезжала на выходные и спала в постели мисс Арвель, о чем хозяин дома был осведомлен. Эти побочные сведения, проливающие некоторый свет на жизнь провинции, тешили мою порочность. Я получал удовольствие, изучая это семейство, но больше всего, разумеется, ту любовь, которую испытывала ко мне Лилиан. Она проливала бальзам на мою гордость. Мне было 46; ей было 22; и она выбрала меня в свои любовники. Разве может быть что-либо слаще для распутника, приближающегося к пятидесятилетнему рубежу?
Я убеждал её приехать в Париж. Она отвечала, что, мол, мать её чересчур строга и держит под неусыпным взором каждое движение. Полагаю, мадам Арвель и в самом деле приглядывала за ней, причем весьма умело. Я часто заводил с ней беседы, однако ничего путного относительно дочери из неё невозможно было вытянуть. В отчаянии я бросил это занятие. Отец был более разговорчив, и я чувствовал, что мне нужно только ждать и внимательно его слушать, если я хочу узнать что-либо о Лилиан.
Я догадывался о том, что, окажись у неё в Париже какая-нибудь работа или просто заказчики, которых ей надлежало обслужить, я наверняка завладел бы ею. Разумеется, легко было понять, что заставить приехать ко мне её могли бы деньги. Я мог придумать покупателей на её шляпки и чепчики в беспутной столице, заплатить за заказ, который никогда не был сделан, короче, проделать нечто подобное.
Но у меня не было денег. Содержимого моего кошелька едва хватало на то, чтобы платить за удобства возлюбленной, страдающей неизлечимой болезнью.
Лилиан показала мне маленькие и очень симпатичные часики, которые подарил ей отец; в его присутствии она заявила, что хотела бы приладить их к платью при помощи банта настоящего любовника с драгоценными камешками. Я сказал, что буду рад найти такой бант, если её отец не будет против.
Он ответил с достаточной долей откровенности:
– Что ж, Джеки, если дело за мной, то я ничего против не имею, однако мать ни за что не позволит ей принять подобный подарок. Она страшно обидится и сразу же вернет вам. Так что вы не должны этого делать. Мы англичане, как вам известно, но вот «мисюсь» – француженка.
Несколько месяцев спустя, узнав об этом, Лилиан пожала плечиками и сказала:
– Как бы то ни было, вы должны были мне его подарить. Они бы поворчали-поворчали и в конце концов согласились.
Когда я покидал их в тот вечер, заручившись обещанием Лилиан приехать ко мне как можно скорее и обремененный лестными комплиментами и сердечными пожеланиями её родителей, я не мог отогнать от себя подозрения о том, что замечательный подарок папа в виде часов был знаком признательности Лилиан за приятные мгновения, пережитые им наедине с ней в её девственной постели, когда они ухаживали за маман, слегшей от гриппа в Монте-Карло. От этой мысли по моему телу прокатывалась волна сладострастия.
Лили –