все скосы и соединения выполнены безукоризненно, петли сверкают, как маячки.
– К тому же цена хорошая, – добавляет мама.
– Только, пожалуйста, не говори мне, что он уже был в употреблении.
Мама фыркает и смотрит на Веру:
– Твоей мамочке не мешало бы немного расслабиться.
В той или иной форме я выслушиваю от нее это пожелание уже несколько лет. Но дело в том, что, когда я расслабилась в последний раз, потом еле смогла себя собрать.
Мама опускается на пол рядом с Верой, и они вместе тянут за медные ручки. Их светлые волосы – мамины крашеные и дочкины естественные – соприкасаются, так что не поймешь, где чьи. Вдвоем им удается сдвинуть гроб на несколько дюймов. На ковре остается вмятина, которую я пытаюсь загладить своей подошвой.
Нам с Колином повезло больше, чем многим. Мы поженились рано, но до сих пор живем вместе, хотя далеко не все на нашем пути было гладко. Наверное, это отчасти объясняется какой-то химией. Я знаю: когда Колин на меня смотрит, то не видит ни десяти фунтов, которые я так и не сбросила после родов, ни тонких седых прядок. Для него мое тело остается таким, каким было в студенческие годы. Кожа нежная и упругая, волосы струятся по спине. Он запомнил меня на пике моей формы и время от времени говорит, что я его лучшее воспоминание.
Изредка мы ужинаем с его коллегами, коллекционирующими жен, как трофеи. И тогда я понимаю, до чего же мне повезло с Колином. Держа руку у меня на спине, менее загорелой и подтянутой, чем у молоденьких моделей, он гордо произносит: «Моя жена». Я улыбаюсь. Быть его женой – это все, что мне нужно.
– Мамочка!
Дождь пошел опять. По дороге хоть на лодке плыви, а я всегда довольно неуверенно чувствовала себя за рулем.
– Ш-ш-ш! Мне нужно сосредоточиться.
– Но мамочка! – настаивает Вера. – Это очень-преочень важно!
– Нам с тобой очень-преочень важно доехать до твоей балетной школы и не убиться.
На одну секунду воцаряется благословенная тишина. Но потом Вера начинает пинать сзади мое кресло.
– Я не взяла балетный купальник, – хнычет она.
– Не взяла? – Я съезжаю на обочину и, повернувшись, смотрю на дочку.
– Не-а. Я не знала, что на занятие мы поедем прямо от бабушки.
Я чувствую, как по шее разливается краска досады: мы ведь всего каких-нибудь двух миль не доехали до танцевальной студии!
– Господи, Вера! Чего же ты раньше молчала?!
Ее глазки наполняются слезами.
– Я только сейчас поняла, что мы едем на балет.
Я ударяю рукой по рулю, сама не зная, на кого сержусь: на Веру, на маму, на дождь или на вышедшую из строя оросительную систему в продуктовом магазине. Так или иначе, благодаря им всем день можно считать испорченным.
– Мы ездим на балет каждую среду после ланча! – Я разворачиваю машину, стараясь не слушать совесть, которая подсказывает мне, что я очень уж сурова с малышкой, ведь ей всего семь лет.
– Не хочу домой! – кричит Вера, плача. – Хочу на балет!
– Мы только заедем за твоим купальником и поедем на занятие, –