в стену их дома гвоздь.
А я кивал, соглашался, лез из кожи вон, дабы внести оплату в срок. И понемногу, год за годом, зверел.
Мой защитник – даже его платочек, желтый, в тон галстуку, элегантно торчащий из нагрудного кармана, казался мне знаком принадлежности к избранной группе стабильных обитателей метрополии, – напротив, чувствовал себя нормально. Он не решал сиюминутные задачи, а действовал на перспективу. Он окончил юридический факультет и пошел работать в адвокатскую контору на копеечную зарплату, но с возможностью карьерного роста. И он вырос! Потратил, может быть, десять лет, но поднялся до городской коллегии адвокатов, а тут появилась и серьезная клиентура: такие, как я, как мой компаньон, молодые и злые, социально происходящие из низов, из слоя полунищей или окончательно нищей русской интеллигенции. Жестокие, активные, готовые на риск, на обман и подкуп, на многое – лишь бы иметь золото.
Терпеливо дождавшись, когда дверь за Хватовым плотно закроется, адвокат покачал головой, сделал страшные глаза и прошептал:
– Имей в виду – здесь все прослушивается…
Я кивнул.
Лоер наклонился еще ближе:
– Что ты делаешь? Зачем его дразнишь? Это стратегически неправильно! Следователь – шестерка, он ничего не решает. Он маленький человек, он нам не нужен. Не трать на него нервы. Расслабься и отдыхай. Наберись терпения…
– Новостей нет? – игнорируя совет, спросил я, тоже шепотом.
Рыжий молча покачал головой.
Я и сам был уверен, что кабинет прослушивается, насквозь. Увидев главный пост управления казенным домом, я понял это чистенькое, хорошо организованное, тихое заведение. Можно не сомневаться – комната прослушивается грамотно, с нескольких точек. Старыми, угольными микрофонами, сделанными вручную, паяльником. Крепкая техника шестидесятых работает в следственном кабинете Лефортовского замка. Приблизительно в такие же микрофоны Элвис пел «Лав ми тендер», а Мэрилин Монро – «Хэппи бёсдей, мистер президент».
Сейчас подобная аппаратура – прочно спаянные микросхемы, электролампы, толстые провода – продается в магазинах под названием «хай-энд» и стоит огромных денег.
– Есть только от жены, – прошептал Максим и вытащил из портфеля письмо.
Я прочел. На последней из двух страниц Ирма нарисовала, по контуру, руку нашего полуторагодовалого сына. Младенческую пятерню. Испытанная мною в этот момент душевная боль оказалась так сильна, что кровь устремилась к глазам. Если бы я не зажмурился на несколько секунд, из меня бы вышли кровавые слезы. Но – не вышли.
– Принеси мне новости, от Михаила, – одними губами выговорил я.
Адвокат кивнул. При этом вмиг обшарил меня глазами, опустил их и задумался, но тут же вновь посмотрел на меня – доброжелательно и участливо. Не может понять, догадался я, зачем и почему клиент переживает не за себя, а за своего компаньона.
Очень просто: у Михаила Мороза гораздо больше шансов выскочить из