или молоко, а то и просто вода. Для Андрюшки научились готовить молочную кашу.
Мама с Глашей возвращались с работы за полночь и падали в кровати даже не имея сил раздеться. А через 3-4 часа – снова в поле. Да ещё корову нужно было успеть подоить.
Папа этот подвиг, как он считал, запомнил на всю жизнь. Как только оправился от ранения (слава Богу, рана оказалась не слишком серьёзной – осталась только хромота), после первой же своей поездки по торговым делам щедро одарил маму и Глашу. Да и о нас с Катенькой и Андрюшкой не забыл.
После войны началась такая неразбериха, короче говоря, смута. Сначала революция, потом Гражданская война. Несмотря ни на что, папа продолжал упорно трудиться. Постепенно его дела, запущенные во время всех этих событий, начали выправляться.
Он ужасно любил нас с Катенькой, а в Андрюшеньке так просто души не чаял, и баловал всех без меры. После каждой деловой поездки привозил нам дорогие игрушки. Помню, сколько было радости, когда он привёз Андрюшке деревянную лошадку-качалку. Так тот не слазил с этой лошадки целыми днями, крича: «Но, лошадка! Вперёд!», – размахивая при этом деревянной саблей, выструганной папой. Наверное представлял, как идёт в атаку на врага.
По мере того, как мы с Катенькой подрастали, нас больше начали интересовать наряды, чем куклы. И папа разрешал выбирать любую из понравившихся тканей, которые он привозил из разных уголков России для торговли, и заказывать наряды на свой вкус у местной белошвейки. Так что мы были первыми модницами в городе.
Но не думай, Танюша, что мы катались, как сыр в масле. Вставали рано. Помогали маме по хозяйству, несмотря на то, что была прислуга. Когда подросли, стояли за прилавком в магазине, отпуская товар. Самостоятельно вели журнал, в котором тщательно записывали кому какой товар и на какую сумму отпустили в кредит.
К сожалению, в нашей среде учёба касательно девочек не очень поощрялась. Папа считал, что вполне достаточно церковно-приходской школы.
Однажды в наш магазин, уж не помню за чем, зашёл один паренёк. Он был высокий, статный, голубоглазый, с кудрявым светло-русым чубом и наглой улыбкой. Я обомлела, – сказала бабушка, зардевшись при этом.
– Гриша, – представился он. – А тебя как зовут, красавица?
–Аня, – ответила я еле слышно, потупив глаза в пол.
Не помню, как отпускала ему товар. Этот Гриша не шёл из моей головы ни днём, ни ночью. Я поняла, что влюбилась. Он стал наведываться в наш магазин чуть ли не каждый день под различными предлогами.
Вскоре начали встречаться тайком от родителей. Даже Кате ничего о нём не сказала. Максимум, что я позволяла своему возлюбленному, так это поцелуй в щёчку. Да и он вёл себя скромно и уважительно по отношению ко мне. По другому и быть не могло. У староверов воспитание было очень строгое. Родителей уважали, ослушаться не смели.
Катюшка, правда, была бедовая. Бывало, отрежет тайком ткань от рулона в магазине да и подарит какой-нибудь подружке отрез на платье. Я хоть и не поощряла её, но никогда не сдавала.