квадрат, у нашего двора не было. На его месте проходила дорога, а за ней начинался другой двор − «Мадрид».
Мама всегда меня так звала. Открывала окно в зале и кричала: «Марик, домой!». Сегодня была суббота, поэтому мама была дома, а не на работе. Обычно-то ни утром, ни днем никто за мной из окон не следил.
Мы жили на третьем этаже большой четырехэтажки. Наш дом был старый: с высокими потолками, большими комнатами и деревянными полами, которые очень скрипели.
– О, Маркушку зовут, – сказал Рома. Он лыбился во все лицо: ему явно пришла куча козырей с раздачи.
– Пойду, – сказал я.
– Топай, малыш, – ответил Костик, – а то маман вон волнуется.
Я положил карты поверх колоды, встал и пошел домой. Обычно я злился, когда меня мама звала домой. Никакой я уже не малыш, чтобы меня так можно было звать, тем более перед старшими пацанами. Но сегодня я даже обрадовался этому маминому крику из окна: сидеть и играть в карты со старшаками, тем более такими, как отморозки Костик, Рома и Таксист, мне совсем-совсем не хотелось. Мы, конечно, из одного двора, но редко друг с другом вот прямо гуляем вместе. Хотя, ясен пень, если ты − «малыш» и тебя старшие позвали играть в карты в домике, то как ты им откажешь?
С Костиком и его пацанами никогда не знаешь, получишь ты в этот раз по зубам или нет. От настроения все зависит. Вон незнакомому пацану как попало: полдня теперь отмываться от песка будет. Хотя это еще ничего: умоется, царапины смажет и дальше побежит. А иногда Костик чужаков придушивал до потери сознания. Я сам видел. Он просто подзывал вот такого мелкого, который через двор, сажал перед собой и обещал показать фокус. Точнее, даже не фокус, а обещал показать другой мир. Так и говорил: «Хочешь, я тебе другой мир покажу?». Мелкий, понятно, брыкался типа «Мне домой надо!», но Костик не отставал. Да и его друганы уговаривали чужака не бояться и быть мужиком. Если мелкий продолжал пускать нюни, то Костян его просто «забарывал» и душил, пока у того пена изо рта не начинала идти. Потом отпускал. А иногда, когда Костян был особенно в настроении или под кайфом, он с Таксистом или еще каким-нибудь своим дружком разыгрывали перед малышом сценку: Костян брал Таксиста и не взаправду душил его. Секунд через десять отпускал, и Таксист закатывал глаза и вещал о том, как ему в «другом мире» классно. Еще секунд через десять «эффект» проходил, и Таксист типа возвращался в «обычный мир». Малыш всей этой разыгранной чепухе верил и соглашался сгонять в «другой мир». Там же классно. Домой он потом уходил шатаясь и хватая ртом воздух.
Обычно я гуляю со своими. С мелкими. С братьями Струковыми − Саньком и Диманом, с Жириком. Ну и с другими. Со старшими я общаюсь, только если никого во дворе больше нет и никто больше не выйдет. Или когда мы с «Мадридом» воюем, а это редко бывает. Обычно старшим не до меня. Дружить они со мной не дружат, но и не прогоняют. Мы все тут с одного двора, а значит, все друг другу свои. Так повелось.
Старшими у нас называют тех, кому тринадцать, четырнадцать и пятнадцать лет. Малышами – всех, кому меньше тринадцати, но уже больше