раз в этот самый день. Так что у меня сегодня маленький праздник – шестьдесят лет, как я домовладелица.
Я вас поздравляю, но вряд ли вы хоть сколько-нибудь успели попользоваться своими правами.
Конечно. И никогда не попользуюсь. Я оставлю эти бумаги Светочке, но и для неё это будет… как старые письма – просто бумага.
А вдруг когда-нибудь придет время и…
Никаких «вдруг» – в России всё происходит сразу и навсегда. Я допускаю мысль, что может «вдруг» кончиться советская власть, но что когда-нибудь вернут собственность? Нет… никогда! Пойдемте, Андрюшенька, я вам покажу мастерскую Эдуарда.
Пройдя до конца коридора, мы попали в двухсветный зал, очень светлый, с остекленной кровлей. Посредине стоял мольберт, а по стенам были аккуратно развешены картины непонятного для меня содержания. Я еще раз повторяю, что я профан в живописи, тем более в этой, которую чаще всего называют «абстрактной». На картинах были какие-то цветные фигурки или просто пятна; на одной, которая больше других бросалась в глаза, был изображен фиолетовый треугольник на белом фоне.
Андрюшенька, подойдите к окну – я вам кое-что покажу.
Видите, вон там, она показала на лабазы, – это были наши конюшни. И вон тот дом был наш… и вот этот. Мой отец был очень богатым человеком. А эту комнату первоначально планировали под зимний сад, но у отца была страсть к искусству… и к художникам. Он был как это?… филантропом… или меценатом. Я всё путаю… И вместо зимнего сада здесь стала мастерская. Здесь работал один молодой художник… Он был жутко талантлив. Его привел к нам Илья Ефимович…
Вы знали Репина?
Конечно… а что вас удивляет, – она махнула рукой, – я, Андрюшенька, уже вышла из того возраста, который нужно скрывать. Я родилась в прошлом веке – мне уже семьдесят девять…
Извините, что я вас перебил. Вы говорили о молодом художнике.
Да. Он так и остался молодым. Он, к сожалению, не стал знаменитостью… он погиб в гражданскую. Он был взрывной, импульсивный, как все художники и… почему-то ненавидел большевиков. Бог им всем судья.… С тех пор здесь не было настоящих художников.
Ну, как же? А Эдуард?
Эдуардик? Может быть, может быть, но я в этом ничего не понимаю… весь этот модернизм… не знаю. Пойдемте к гостям.
Не помню, о чем мы с ней еще говорили, но было интересно. Она кормила меня своими пирожками. Я хвалил их совершенно искренне. Гости занимались своими разговорами и веселились, как могли, пока не прозвучало это слово: «мазня». Сказал его Костя, и все как-то сразу притихли.
Мазня это всё, а не какая не абстракция.
Да?… Дилетант! – Людей, типа Эдуарда, тяжело вывести из равновесия, но сейчас было видно, что он взбешен и начинает брызгать слюной, – Это как раз тот случай, когда со свиным рылом некоторые лезут в калачный ряд.
– Ну да, Эдик, конечно, вы же все тут профессионалы, я забыл, – не смотря на то, что дело попахивало скандалом, Костя был на удивление спокоен, – И работаете вы друг для друга. Зачем же вы устраиваете выставки?