два раза промазать по резиновому зайцу и мазнуть по рылу резинового же крокодила, отчего он вяло закачался на пружинке.
– Ого! – сказал я.
– Ого! – сказал и дедушка-тирщик, неожиданно отвлекшийся от телевизора. – Разрядница?
– Кэмээс, – сказала она, кладя пневматичку. – Папа говорит, что взрослый человек должен уметь хорошо стрелять.
– Правильный папа, – кивнул дедушка. – Уважаю. Еще?
– Хватит, – сказала она. – Спасибо.
– Чего-то она взгрустнула после тира…
– Случилось что-то, Лор? – спросил я.
– Да нет, все нормально. Куда-нибудь еще пойдем?
– Как скажешь.
– А пошли домой пешком. Прогуляемся, поболтаем… По дороге мы поболтали о футболе (она немного разбиралась, но тут я уж не стал удивляться – привык, наверное, что она не совсем обычная девчонка), о рыбалке, об архитектуре города, о школах и учителях, о Бушкове, которого она любила (кроме последних книг), и Лукьяненко, которого она тоже любила (и тоже кроме последних книг), о фильмах…
– Любишь ужастики? – спросил я.
– Люблю. Но хорошие.
– Типа?
– Типа «Ночь живых мертвецов» Ромеро. Видел?
– «Возвращение»?
– Нет, именно «Ночь…», «Возвращение» – это другое совсем.
– Не-а… Ромеро… Погоди, это он придумал игру Doom?
– Он. Только значительно позже. Кстати, у меня компьютер есть, приходи, если хочешь, рубанешься.
– В Doom?
– Нет, его у меня нет. В Kingpin или «Горький-17» играл?
– Нет.
– Тебе понравится. А из фильмов я люблю про такое, чего на самом деле не бывает. Про восставших мертвецов, про чудовищ из космоса…
– А про вампиров или оборотней?
– Не люблю, – сказала она серьезно. – Я думаю, это глупые фильмы, потому что их создатели не знают материала. У папы большая библиотека, в том числе и по вампиризму много книг, по ликантропии…
– По чему? – переспросил я.
– По ликантропии. Ну, оборотни твои. Я думаю, это очень серьезный вопрос, а такие фильмы из него развлекаловку делают.
Мы миновали колонку с длинной очередью за водой. Опять ремонт на водозаборе? А я воды про запас не натаскал, бабка обомрет теперь…
– Так ты в них веришь, что ли?
– Ну как тебе сказать? И не то чтобы верю, но и… Ой, а это кто?
Восклицание относилось к местному дурачку по кличке Смех. Смех гордо шествовал по самому центру проезжей части и вез тележку с тряпьем, часто моргая маленькими глазками.
– Это Смех, – сказал я. – Дурачок.
– Живет тут?
Она не испугалась, но насторожилась. С чего бы? Смеха бояться не надо, он добрый. Его и не обижает здесь никто… Живет он с матерью, та нормальная, но нелюдимая. А самому Смеху лет уже сорок, наверное, но он выглядит куда моложе – все они выглядят моложе, дурачки. Только живут мало. Смех по их меркам долгожитель.
– Ты его не бойся, – покровительственно сказал я. – Он смирный. Разве что может подойти и песенку спеть, так ты его не обижай, послушай. Можешь рубль