мордою в пыль окуналась,
Которая с пеной смешалась,
Которая с кровью смешалась.
А Боженька, вишь, занемогший,
Задерганный массой людскою,
Затравленный массой людскою,
Во все разуверивши, сирый,
Забытый, чужой, на задворках
Небес неуютных, ненастных
Слезами незримыми плакал.
Никита, петух и ведьма
Шел домой Никита,
Шел и думал: «Худо…
Худо мне тверезым
К женке заявляться,
Поругает, скажет:
«Че ж пришел нормальный?
Видно, волк в отроге
Сдох? Иль рак на горке
Свистнул!»
Дело дрянь!
Подкачал Семеныч,
Мол, бутыль в бурьяне
Обронил, раскокал.
Верить? Иль не верить?
Самому решать!
Ведь давно в деревне
Власть никто не знает,
Не было сверженья,
Растворилась власть,
Как медведь в лесу.
Флага тоже нету,
Кони передохли,
Кузница сгорела,
Трактор разобрали,
Пропили, как лом.
Пять жильцов осталось
Или семь, иль восемь —
Некому считать!
Алкаши да шизы —
Никуда не гожие,
Всем им тут каюк!
А покель шевелятся,
Топчутся да кружатся
То вразброд, то вместе,
То опять поврозь.
Все они забитые.
Спросит кто приезжий:
«Как зовется местность?»
Буркнут неохотно:
«Нам откуда знать?» —
«А куда стремитесь?
Где в тоннеле выход?» —
«Никуда. Мы сыты.
А дыра… Зачем нам?
Без нее светло».
И уйдут в конюшню
Греться на навозе,
Кто-то за крушиной,
Чтоб настойкой злючей
Полечить живот».
Шел Никита трезвый,
Шел и думал: «Баба
Точно поругает…»
Видит, бабка Зоя
(Лет ей девяносто)
Машет со двора.
– Че тебе, старуха?
Домовой замучил?
– Заходи.
Узнаешь.
На базу, чай, студно.
– Ладно. Уж уважу.
Хоть и ведьма ты.
Вот Никита в хате.
Свечка тихо светит.
На столе бутылка
И петух живой.
– Стопку мутной дряни
Мне как раз в угоду!
Но зачем же Петя?
Мне дозволь, ему
Отверну головку,
Тулово – в чугун!
– Петя службу служит,
Тронуть не моги!
– Долбанет по глазу?
Ох ты, елки-палки!
Вон какие страсти!
Это мне по нраву.
– Дюже не ликуй,
Я ж тебе сказала…
Аль без приключений
Ты не можешь жить?
– Я мужик исправный,
Я при коммунистах
Проценты давал!
Я медаль имею —
Спрятана в чулане
В старом чугуне,
Как