перевернулось. Я верила ему, что он меня любит, но не до такой же степени, чтобы разбиться вместе и глупо на машине.
В июле переехали в Геру, ее брали американцы, а потом по договору она перешла к нам. Мы прибыли и удивились, что город чистенький, не разрушенный, трамваи ходят. Вот так немцы сдавались американцам, которые считают теперь, что это они завоевали Германию. Как нечестно, мы воевали, а они к нам в пай вошли.
Мы стали жить в особняке сбежавшего на Запад фабриканта, у которого было девять фабрик. В особняке два этажа, много комнат. На первом этаже кабинет хозяина с охотничьими трофеями. В стене вроде как беседка, в виде грота, стены, потолок выложены красивыми камнями, и растения свисали по стене змейкой. Течет-журчит вода в маленьких озерцах, и там рыбки плавали. Нажатием кнопки менялась вода. Посреди грота столик и два кресла из берез, не выделанных. Большая библиотека. Все это оставлено нетронутым.
Ездили мы по городу, знакомились с другими командирами, иногда заезжали в гаштет, пили пиво. Заехали сфотографировались вместе, по отдельности. И свое фото он подписал: «Зоиньке, самой лучшей девушке во всем мире» и подпись. Мы часто фотографировались и на старом месте: в розарии, на веранде вдвоем, на лужайке своей «семьей»: адъютант, повар, шофера, ординарец….
Я все чаще стала думать о доме. Сказала, что я очень скучаю по маме.
– Я вижу, что тебе скучно, – говорит он, – и даже хотел предложить работу в политотделе, а затем и звание повышать. Но давай договоримся о твоей поездке домой с условием, что ты вернешься. Во всем корпусе я всегда найду человека из Волчихи и отправлю с ним тебе документы и деньги. Ая встречу тебя, только скажи мне хоть раз «ты».
Нет, и сейчас я не смогла бы назвать его на «ты», никак не могла нарушить субординацию возраста и воинского звания. Он сердился и даже начал называть на «вы». Но я не могла переломить себя. Наступило расставание. Он сам поехал до Вюнсдорфа, провожать меня. Сидим мы с ним на заднем сиденье, он обнял меня и говорит:
– Хочешь, мы повернем назад.
– Нет.
А сама плачу, наверно, чувствовала, что не увижу его. Адъютант Чкония сопровождал меня до Москвы, чтобы там посадить на поезд. А в Москве уж сказал:
– Я тебе секрет скажу. Генерал меня с доверенностью послал к жене на разводе ней, покаты ездишь, он будет холостой.
Да… но получилось все не так. А прожила я с ним как в сказке. Может, поэтому, прошу у него прощения.
Мир, дом, семья
Приехала я в свою деревеньку, и такая она родная, теплая мне показалась, и все немецкие города с дворцами и деревни с садами, ухоженные, ничто против моей деревеньки. Прежде всего узнала я новость, что моя сестра Катя вышла замуж за Кетько Никиту Федоровича. Я была рада этому браку так как он был мне друг и вообще хороший человек. Жена у него умерла в начале войны, а у нее муж погиб на фронте. Я немедленно решила посетить его. Прихожу в его кабинет, встретились. Он открывает ящик стола, достает табак, что я выслала, и говорит:
– Вот, давай перекурим за победу, хотя я и бросил курить.
А