также с любопытством взирали на картину.
– Теперь можно брать с хозяйки расписку и возвращаться в Смольный, – решил Никитин. – Какую, простите, расписку? – не понял Лапин.
– А такую, что барыня обязуется беречь картину как зеницу ока по причине важности для трудового народа.
– Ни Боже мой! – взмолился Лапин, сильнее прижимая холст. – Какая расписка? Ни в коем случае нельзя оставлять здесь Веласкеса! Нет гарантии, что полотно не пропадет безвозвратно! Неспроста его вытащили из рамы, сняли с подрамника и спрятали. Даю на отсечение если не голову, которая еще пригодится, то правую руку, что шедевр собирались унести.
Магура размышлял недолго, пришел к выводу, что специалист прав, опасаясь за «Завтрак», в Смольном он будет в полной сохранности.
– А ну, Никитин, садись писать акт.
Поручение пришлось не по душе солдату. Тем не менее он принес из кабинета чернильницу, ручку, разгладил лист бумаги.
– Диктуй не шибко быстро, иначе за тобой не поспею. И за ошибки не взыщи, в грамоте не силен, да и почерк подкачал: рука привычна больше к оружию, нежели к письму.
Магура откашлялся.
– Именем Совета рабочих, крестьянских, солдатских депутатов, Военно-революционного комитета реквизирована у гражданки Эрлих картина товарища Веласкеса под названием «Завтрак».
Лапин подсказал:
– Укажите, что реквизицию произвели из-за крайней необходимости, полотно могло исчезнуть из дома, города и страны.
Матрос кивнул, дескать, принимает совет.
– Заодно надо и другие картины забрать, – подала голос до этого молчащая Шапоренко.
Предложение удивило Лапина:
– Простите, но остальные полотна не представляют интереса, написаны дилетантом в живописи.
– В комиссариате разберутся, что ценное для народа, а что нет. Коль художник был с талантом, отдадут в музей. – Магура обернулся к Наде – Снимай все картины. – Когда приказ был исполнен, продолжил диктовать: – Номер два, военный на коне.
Следующим был портрет девушки.
– Номер три, барышня с блюдечком.
Натюрморт заставил Магуру задуматься, матрос не нашел слов для описания изображенного на холсте – всяких яств было много. На помощь пришел Никитин:
– Нумер четыре – жратва разная.
Лапин не смог скрыть улыбки: «Грубо, но в сущности верно. Следует быть снисходительней к невежеству, точнее, малограмотности. – Искусствовед уже ничуть не жалел, что согласился покинуть домашний уют, зяб на шквальном ветру, шагал по ночному Петрограду в Смольный, затем в особняк генеральши. – Несказанно повезло не только лицезреть шедевр портретной живописи, но и держать в собственных руках. Удручает только предстоящий нелегкий разговор с Верой; станет ругаться, я же, как обычно, примусь оправдываться или молчать…»
Никитин расписался в конце акта, дал поставить подписи Магуре, Шапоренко и искусствоведу. Откинулся на спинку стула, помечтал:
– Вернемся в комиссариат, первым делом поищу