учуяла: у нее, наверное, тоже есть сын из ряда вон. Может, и тут замешано слово на «а»? Вдруг проникшись родством с ее болью и тревогами, я рванула к ней с раскрытыми объятиями.
– Что случилось? – спросила я, бурля товарищеским участием.
– Сынок... Ему пять.
– И? – Я утешала, гладила по плечу и приглашала довериться тому, кто ее поймет.
– У него плоховато с французским.
Непреодолимое желание сесть в машину и сдать задом, желательно неоднократно, на ее распростертое тело овладело мной безраздельно. И знаете что? Жюри присяжных мамаш, у которых дети с особыми нуждами, оправдало бы меня. Потому что величайшая кручина для большинства матерей в том, что их чадо не станет есть ничего, что не плясало в телевизоре. Видала я родительниц, которые драли на себе волосы как раз поэтому. Когда наиболее придыхательные предки моих учеников слезливо жаловались на своих заблудших отпрысков – мол, никак не разберутся с «Беовульфом», – пустота во мне издавала скрежет. Сочувственное лицо удавалось сохранить, только нюхнув банку с клеем. Я боролась с искушением позаимствовать у Мерлина фляжку с Почтальоном Пэтом[13] и начать таскать в ней что-нибудь позабористее апельсинового морса. Валиум, например, с добавкой героина – мамины помощнички[14].
Я было обратилась за утешением к мужу, но тот взялся изображать лох-несское чудовище: слухов о его существовании хватало, но живьем его никто не видел. Я списала это на потрясение от поставленного Мерлину диагноза – это оно услало Джереми в мир высших финансов, там он упокоялся железной предсказуемостью процентов и уравнений, и я поначалу терпела. Мир Джереми всегда был таким однозначным. Самые серьезные удары жизнь ему наносила при игре в поло. Он совершенствовал французский во время частых лыжных вылазок в Вербье или Шамони. Развлекая родительский круг друзей на званых ужинах, он с колыбели осмотически впитал охмурение и обезоруживание. Объявляя, что закрытые клубы устарели и утратили необходимость, он продолжает их посещать и втайне обожать. Ребенок-аутист в его списке обязательных приобретений никогда не значился. В результате мой любимый супруг превратился в озлобленного понятого, неохотно буркающего односложные ответы.
Целый год прошел, а он все не акклиматизировался и по-прежнему не желал обсуждать Мерлинов диагноз. Шумная, сварливая немота Джереми отдавалась в стенах нашей раздолбанной терраски. Весь дом словно затаил дыхание. Пластмассовые филипп-старковские[15] садовые гномы, которые он в шутку вручил мне на новоселье, стояли в нашем палисадничке размером с носовой платок спиной к спине, будто в ссоре. Да, мы купили дом по дешевке, «под ремонт», но чинить надо было что-то в нас самих. Мы разваливались. Меня не покидало ощущение, что я проснулась однажды утром, а мебель у меня дома вся переставлена, и придется заново ориентироваться в пространстве.
Я пыталась держать хвост пистолетом. Несмотря на пожелания Джереми, все рассказала