что я спал на бревне, шея онемела. Хорошо хоть прихватил из дома змеиную мазь. Потом, что это за картина прямо над кроватью? Она, наверное, тонну весит; несколько раз просыпался, думал, что свалится и приплюснет, – буду как черепаха. И с утра пораньше эта вешалка, безголосый осел, завелся: "Едва дождался я рассвета, чтобы бежать к тебе, Иветта!"
– А, это Эрвин, – невольно засмеялся Пум, – он недавно помолвлен, сердце поет.
– Уж лучше б оно молчало, – пробурчал Буги. – Нашел чему радоваться: уж эта Иветта ему косточки пересчитает, всю кровь профильтрует.
– Зачем ты так? – удивился Пум. – Я знаю Иветту, премилое создание, невинное дитя.
– Знаем, – махнул рукой Буги, – все они поначалу премилые.
Грибуны в большинстве своем народ семейный, дружный и многодетный. Наперекор традиции Буги шел по жизни убежденным холостяком. Уже много лет родственники безуспешно пытались его женить, так как были уверены, что семейная жизнь смягчит его сердце, но он яростно сопротивлялся.
– Дай-ка мне стакан горячего молока с медом, – попросил Буги – Смесь отвратительная, но у меня болит горло, подхватил-таки какую-то заразу.
“Хоть бы, правда, не заболел, – думал Пум, – тогда таверна будет сотрясаться от его воплей и жалоб, и все клиенты разбегутся”.
Он подогрел родственнику молока и не пожалел две большие ложки вкусно пахнущего меда. Буги сел за столик у окна и попробовал напиток, держась за стакан обеими руками.
– Духи там раньше были, что ли? – бормотал он. – Словно жасмин жуешь.
Пум услышал стук копыт во дворе и радостные приветствия Бошки. Дверь распахнулась, и в таверну вбежал Юниэр.
– Здорово, дружище! – заорал он и, подхватив грибуна под руки, повертел им в воздухе.
Пум сиял от восторга. Из всех дуборосов этот был самым любимым. Юниэр заметил Буги, медитирующего над стаканом молока.
– Привет, друг! – сказал он, хотя видел его впервые. – Как жизнь?
– Хуже не бывает, – с наслаждением выдал Буги свой любимый ответ на этот дурацкий вопрос, но руку, протянутую Юниэром, пожал: ему польстило, что дуборос его заметил.
Юниэр заходил в таверну "Большая Пирушка" перед поездкой к Эребу. Они проговорили с Пумом всю ночь. Грибун радовался за друга и убеждал его согласиться стать королем. Он, Пум, гордился бы таким правителем, как Юниэр, и с радостью ему подчинялся. Теперь Пуму не терпелось узнать о результатах переговоров. Но сначала он накормил и напоил друга и только потом стал расспрашивать.
– Ну, что Эреб? – Пум сидел, подперев щеки коричневыми кулачками, напротив друга. Юниэр рассмеялся, потому что пухлый грибун весь искрился от любопытства.
– Эреб отказался! Представляешь? – Юниэр внимательно следил за тем, как ротик Пума округлился в букву "о".
– Ты меня разыгрываешь? – обиделся Пум.
– Нет. Эреб, правда, отказался. Железный старик. Он мне сказал: "Я тебя уважаю. Ты стоящий юноша, но не мой сын. Кто знает, может, твои родители когда-нибудь найдутся”.
– Что