что очищенный сгорбленным дворником асфальт, не таяли, а вновь покрывали его тонкой пеленой. Дворник всё сметал и сметал снег с тротуара, а тот всё падал и падал, усиливаясь и засыпая не только асфальт, но его шапку, плечи и спину. Раевский медленно брёл по улице Белинского в сторону, противоположную той, куда уехало жёлтое такси. Он уже успокоился и мог думать. Костя знал, что посоветоваться не с кем, что решение он должен принять сам. Для него оно очевидно. Нужно лишь собраться с мыслями и духом, чтобы сделать этот шаг, столь трудный и нежданный именно сейчас, когда как ему казалось, что мир вокруг изменился, наступили те самые перемены, которых он так ждал. И вдруг вспомнился опустевший город, захотелось укрыться в нём, пройтись по улицам, заглянуть в окна домов, постоять во двориках. Быть может туда стали возвращаться люди в надежде, что скоро враг отступит и начнется новая, счастливая жизнь…
Глава 5
Выгибаясь дугой, фирменный скорый поезд «Москва-Волгоград» медленно крался у подножия Мамаева кургана к центральному вокзалу. Пассажиры вышли в коридор купейного вагона посмотреть на величественный монумент «Родина-мать зовёт». Проходивший в это время проводник понимающе кивал головой. Молодые немцы, шумевшие в своем купе накануне вечером, теперь, притихшие, смотрели во все глаза в окна, вцепившись в вагонные поручни. Рядом с ними выделялся пожилой немец в светлом костюме, с седой шевелюрой аккуратно зачёсанной назад копной волос, открывавшей высокий лоб. Правая щека его была обезображена шрамом, шедшим от нижнего века к подбородку. Когда он положил руки на поручень у вагонного окна, стало заметно, что на левой руке отсутствуют два пальца. ‑ Gott zei dank, Schön wider, schon wieder bin ich da… ‑ тихо повторял он. Молодой человек, стоявший рядом, с удивлением взглянул на него. Заметив его взгляд, пожилой немец произнес довольно сносно по-русски:
‑ Я говорю, слава Богу я вновь здесь. Я опять приехал сюда, ‑ он смахнул слезы и продолжил уже более твердым голосом, ‑ я воевал тут, я был в Сталинграде, в том котле, в окружении. Мне повезло, я выжил, моим товарищам ‑ нет. Они все погибли. Все мои боевые братья. Вот уже почти десять лет, каждый год, я приезжаю сюда. Пока жив, буду приезжать! Русские, в отличие от нас, немцев, знают здесь, где могилы их солдат… Мы ‑ нет. Для меня Мамаев курган ‑ тоже место, где лежат мои товарищи. Я преподаю в университете. Вот, везу с собой группу. Эти ребята со мной едут, чтобы почтить память моих погибших братьев. Не нацистов, не воевавших за Рейх, а просто убитых на войне людей, чьи родственники оплакали их, но не забыли и чтут их память. И мне важно, чтобы эти молодые ребята знали и помнили весь тот ужас, что творился тогда. Понимаете ли вы меня?
Молодой человек утвердительно кивнул головой.
‑ Я понимаю ваши чувства, и тоже считаю, что память об ушедших людях должна жить в сердце оставшихся живых.
Седой немец протянул руку,
‑ Я рад, что вы понимаете мои чувства. Меня зовут Томас Гингер, я родом из Бремена.
Молодой человек протянул свою ладонь в ответ и слегка