себя Робинзоном Крузо. Отец не делал поправку на возраст. Киря рубил деревья, таскал бревна, корчевал пни. Первые дни болело всё тело, сводило мышцы, но потом прошло, мальчик становился мужчиной. Вечером, отец, посмеиваясь, выковыривал впившихся за трудовой день клещей из спины сына.
– Только маме не говори, – замечал он, бросая извлеченных кровососов в костёр.
На исходе второй недели жара достигла пика. Ближайшие ламбы с водой цвета крепкого чая прогрелись до температуры тела и купание не освежало. Змеи, кожаными лассо замерли на раскаленных камнях. Вечером пропали комары и замолчали птицы. Ближе к полуночи на лес обрушился шквалистый ветер, высокие сосны гнуло в коромысло, вдруг сверкнуло, и грянул гром, так, что зазвенело в ушах. По палатке замолотил дождь. Гром не прекращался, вспышки освещали палатку даже через брезент. Наверно отец почувствовал первобытный страх сына. Одно дело в городской тёплой квартире пережидать непогоду, а совсем другое – лежать на каменистой земле, где от чёрной разбушевавшейся бездны, тебя ограждал только тонкий слой ткани.
– Вот, смотри, сверкнуло. Считай, сколько секунд, «раз», – на счет «два», раздался грохот, – значит гроза в двух километрах. Кирилл позже узнал, что отец лукавил, успокаивал сына, намеренно увеличивая расстояние от их лагеря до места удара молнии. Гремело на счет «пять», потом на «восемь». Временной разрыв между молнией и громом стал увеличиваться, ветер стих, и Кирилл уснул.
Они с отцом за лето поставили сруб из сведённого на участке леса. Свежие чистые бревна сочились ярко-желтой, играющей на солнце смолой. Папа ходил по шаткому черновому полу, подпрыгивал, хватался через поперечную деревину и делал подъём с переворотом. Киря хохотал.
С начало учебного года отец приезжал достраивать дом один, почти каждый выходной, навёл стропила и перекрыл крышу рубероидом. Когда, завод закрылся, он практический переехал на дачу, жил там зимой и летом. Рыбачил, бродил по лесам, деньги зарабатывал строительством, периодическими короткими халтурами.
Как-то холодным декабрьским вечером, зазвенел телефон. На трубке был сосед по участку. Он нашёл отца повешенным в открытом дачном домике, на той самой, только потемневшей от времени поперечной балке, с подтеками засохшей коричневой смолы.
– Эх, папа, папа, – зачем? – Кирилл вытер глаза краем наволочки.
Сквозь шум дождя раздался отчетливый стук в окно. Кирилл вздрогнул.
– «Да, что ж такое?»
Он прямо в трусах, босиком выскочил на мокрое крыльцо. Во вспышке молнии Кирилл разглядел уходящую знакомую фигуру в кепке и в выцветшей штормовке.
– Папа!?
Небесная влага смешалась со слезами. Кирилл побежал со двора в переулок и дальше, на центральную дорогу. Дождь колотил по шиферным крышам, потоки бурлили в придорожных канавах. Чёрные бездонные окна отражали вспышки молний.
Голый и мокрый он стоял на сельской дороге, терявшейся в стене воды, один в этом грозовом мире.
***
К утру