пахучая и обычная, с лепестками, ромашка; клевер: и мелкий белый, и крупный красный, и розовый…) до калитки – два десятка шагов. Перед домом стоят две высокие ели, посаженные ещё маленькой мамой, и они издалека отличают наш дом от всех других домов улицы. Под елями свежо и прохладно, держится особенный лесной запах и обманчивое ожидание грибов… Бабушка не любит, когда дети играют под елями – там сыро, сквозняк и старые доски с гвоздями. А для нас там прекрасно – не жарко, темно и старые доски с гвоздями! Там мы строили «фанзу», прятались и, скрытые от посторонних глаз, громко пели не прошедшие бабушкину цензуру легкомысленные песни. Там мы с дедушкой перепилили на самодельных козлах кучу деревянного хлама, до мозолей на обеих руках и ноющей боли во всём трудолюбивом теле.
Под елями, у штакетника, рядом со стареньким почтовым ящиком, стоит вытертая нашими попами скамеечка. И штакетник, и фанерный ящичек, и скамейка – одного цвета, цвета потемневшего от времени серовато-седого дерева. На этой скамеечке я провела многие минуты ожидания кого-то, кто вот-вот появится вдалеке из-за поворота, свернёт на нашу улицу и скрасит наконец не скучную, но всё же очень однообразную деревенскую жизнь. Как правило, это были долгожданные гости из города, яркие, нарядные и возбуждённые, с причёсками и маникюрами, подарками, новостями и чрезмерно-оптимистичными планами на выходные.
Сразу от калитки, вдоль дома, деревянная дорожка к крыльцу. Слева от дорожки – бабушкины астры, справа – зелёная полянка перед летней кухней. Крыльцо. На нём, кажется, больше сидели, чем ходили в дом и из дома. Семейное фотографирование, вечерние беседы, небольшие стирки, сушка овощей перед отправкой в город, выгул и воспитание самых маленьких – всё происходило на его чистых тёплых досках, рядом, перед и у крыльца. От крыльца же расходятся деревянные дорожки, ведущие по разным хозяйственным надобностям: к многочисленным грядкам, к скотине в хлев и свинарник, в огород, в сад к пчёлам, к туалету (предмет бесконечных дедушкиных шуток и подтруниваний – кто туда ходил, что делал, какой счастливый вышел…).
Приехав, я первым делом шла оглядывать владения. После города, где собственное – только в твоём кармане, меня восхищало обстоятельство, что здесь мне принадлежат земля, деревья, полезные и бесполезные насаждения, животные (коровы, свиньи, куры, кролики и пчёлы), и даже небо над нашим участком! Всё было моим: личинки комаров в ржавых бочках, пирамиды старых ульев с дохлыми пчёлами на летках, действующая пасека, клубничный угол в саду, стена гороха (выше моей головы), пахучий помидорный лес, картофельное поле и многое-многое другое, необходимое мне, вплоть до последнего ржавого гвоздя. Я воображала себя помещицей, владелицей, богачкой. И, действительно, чувствовала себя невообразимо и незаслуженно богатой до последнего дня летнего отпуска…
Обозрев территорию, прикинув масштаб обещаемых жизнью удовольствий, можно заглянуть в дом. Дом начинался с сеней, где у окна курил, читал и, по настроению, балагурил дед. Здесь я научилась определять расстояние до гремящей вдали грозы, заворачивать