когда уеду.
– Ты хочешь уехать, а чего хочет он?
– Он хочет дом и детей.
– Ну, это нормально. Ты уедешь, у него будет шанс создать все это для себя с другой женщиной. Дети – это важно.
– Я согласна с тобой.
– Может, ты все это усложняешь? Если ты не счастлива с ним, то можно ведь просто расстаться – не обязательно улетать так далеко. Или ты решила искать в Индии духовное просветление?
– Дело не в Индии. Это могло быть любое другое место.
Я слишком много набрала не своего. Мне нужно… Как это называется? Обнуление? Никакого Гоа, никаких индийских ашрамов и гуру. Никакой «духовной тусовки». Я слишком грешна для подобного. Просто остаться внутри, для себя самой. Ничего не копировать, никакой чужой истины. Если ты заметишь, что я становлюсь излишне религиозной – вытаскивай меня, это знак, что я попала в секту. А до тех пор, куда лететь – нет разницы.
– Ну хорошо. Вот ты прилетела в Дели, что потом?
– Пока не знаю. Буду чему-то учиться.
– Учиться йоге?
– Учиться читать внутреннюю суть вещей и событий.
– Ого! Как звучит!
Знаешь, это все несправедливо! Я всегда мечтала поехать в Индию, а уезжаешь ты. Все детство я смотрела болливудские фильмы. Танцевала. «Джими, Джими, ача, ача». Знаешь этот фильм?
– Никогда не смотрела.
– Давай еще поговорим про мечты, про что-то в будущем времени…
Мы выходим из кафе. Прямо над нами низко-низко пролетает сова. Она почти касается нас крыльями и бесшумно исчезает на чердаке старого дома Таганской площади.
Первые звезды на небе.
Я спускаюсь в метро, как в последний раз рассматриваю мраморную плитку на стенах станции.
Вижу туристов – они, наверное, японцы. Они делают фотографии и глядят во все глаза на то, что было не замечено мною. Стены большого города. Подземелье из мрамора. В таких подземельях обитают драконы.
Рядом с ними гид с белым флажком. Что-то в этой сцене от немого кино. Это как холод пробирает меня до костей, до дрожи.
В вагоне одни и те же лица.
Слишком близко, чтобы взглянуть в глаза друг другу.
Завтра этого мира для меня уже не будет. Завтра я улетаю в Индию.
Граница
Мы не спим, просто ворочаемся в кровати. Когда он, наконец, засыпает, то обнимает меня так сильно, что мне становится больно.
Я аккуратно выбираюсь из его объятий и иду глядеть в окно на сереющее небо.
Осторожно, чтобы не разбудить.
Иду на кухню в полутьме, по свету фонарей улицы, почти сквозь стены, наружу.
Плоские, серые здания куда ни глянь. Узкие дорожки тротуаров ведут из нашего двора в другие. Супермаркет прямо через дорогу – еще закрыт. Ряд машин запорошённых утренней дымкой, и песочница в которой никто никогда не играет. Небо черное, точное, звонкое, переплетенное с тишиной. Вся суть бытия перед глазами.
Когда только зачинается утро, где-то в четыре или в пять. Повсюду.