рождению, деревья отравляли город густым тяжелым ароматом. Ночью они пахли оглушительно.
Когда он открылся, мы тоже ходили мимо: в понедельник, когда у Веры был выходной, сад не работал. А в другие дни, пока он цвел и пах, она спала, вернувшись домой после ночной работы. «А пойдем в Платонический?» – первая за долгое время эсэмэска была как праздник, как поездка в санаторий. Вера, сонная, веселая и злая, ждала меня у входа. И уже внутри, у приодевшихся уже яблонь, или у зеленеющих лиственниц, или у пруда с чертовыми лебедями, вручила мне тот список «на черный день». Может быть, она хотела красиво обставить наше прощание. Кто знает?
Я ходила в него одна. Казалось, если она и напишет, то только пока я здесь. И каждая редкая эсэмэска (кто сейчас пишет СМС?) встряхивала, как прикосновение в публичном месте.
Я ходила в него все реже. Чтобы зажило. Я перестала в него ходить.
За пару лет, что меня здесь не было, он ничуть не изменился. Под дождем есть мороженое было особенно вкусно, хотя под руку мужчина жаловался своей женщине на дороговизну билета за вход. Зато их ребенок тоже знал толк в мороженом под дождем. А если в него подлить коньяк, гулять особенно хорошо. Хвоя в паутине и хвоя, похожая на паутину. Ель ниагарская, ель с ладошками. Яблони пахнут, кто кого. Плющи ведут захватнические войны.
На корпоратив я поехала уже «хорошей».
***
– Так чего же ты хотела от нее? Чтобы она тебя полюбила?
– Да нет, что ты… Просто…
Мой приятель уже тоже был «хорошим», поэтому мы быстро перешли на личное. Он хотел, чтобы я ответила здесь и сейчас. Он считал, что из-за этих колебаний среднего класса все так плохо: они ничего не хотят, но они боятся все потерять. И в промежутке между нежеланным всем и устрашающим ничем проходит их жизнь, пока корпорации губят планету.
Наша корпорация напоила несколько сотен отборных специалистов. И теперь они приставали, кто к кому, хотя большинство было в браке. Чувствовалось – приставали вхолостую, по инерции. Приятеля это убивало.
Мы с ним сидели под каким-то деревом. Дождь кончился. Мне так много нужно было ему объяснить, и так плохо слушался язык, что я решила телепатировать:
«Понимаешь, проблема в том, что мне никто неинтересен в этом смысле. Так вышло».
«Ты помнишь пубертат своих одноклассников? Ничего, кроме тошноты».
«А эти третьи, смешанные, которых сейчас хоть пруд пруди. Молодые люди неявно женского пола – эти особенно отпугивают своей одинокой всеядностью. Проклятое племя равнодушных. А ведь в действительности никто никого не волнует по-настоящему».
Последнее сообщение, видимо, таки дошло до приятеля.
– Овощи! Только посмотри на них: никакого желания! Они же ничего не хотят и никого!
Он отошел еще налить, прислонив меня к дереву. Рядом лежал кто-то неразборчивый. Возле него курили медбратья из кареты скорой помощи. Наверное, просто спал.
Мимо шли и шли. Были и «смешанные». Совсем не похожие на Веру. Я приступила к монологу, адресуясь