словоформы, которые они произносят, читают, слова, которым они так часто подражают, – это только тени живых глаголов. Тени эти становятся видны или слышны, когда на слово направлены глаз смотрящего или ухо слушающего, и по тени о самом глаголе мало что узнать можно.
Миф о бесплотности, бестельности глагов до сих пор широко распространен среди пользователей. Миф этот возник из-за того, что истинной плотью слов являются их души.
Только те из ословотворившихся, кто (как лирический герой этого Путеводителя) сами переселились в Глаголандию, только те, кому со словами и без людей хорошо, те, кто полюбил слова не за то, что они означают, и даже не за их звучание, а за них самих – только они узнают подлинную природу глагов.
Когда ословотворившиеся умирают, их хоронят в Соборе Св. Грамматики. Пол Собора выложен истёртыми каменными плитами с их именами.
Надо сказать, что связи между глагами и их видимыми и слышимыми тенями всё больше ослабляются. Раньше каждое прикосновение к тени было важным событием в жизни глага. Теперь слова почти не обращают внимания, когда и как их употребляют и как их коверкают. Учёные из Глаголандского Университета считают, что это ослабление связей, их безбытийность являются признаками зрелости глаголандской цивилизации или даже указывают на начало её упадка.
Некоторые глаги ещё недавно занимали высокие посты на идеологическом фронте – жгли сердца, призывая к беспощадной борьбе. Сейчас эти обезбоженные хаммо-советикус, под серыми шляпами которых до сих пор тлеет их возмущенный ещё в коммунистическом детстве разум, доживают свой век в непрошедшем времени на пенсии в специальных новоязовских имяречниках – домах престарелых для бывшего начальства.
Имяречники эти расположены в Новой Глаголандии, выстроенной после Великой Октябрьской Социалистической Поллюции 1917 года в характерном для той эпохи стиле баракко.
Вдоль широких и грязных проспектов над крышами полуразвалившихся имяречников кроны дыма торчат из красных кирпичных стволов, и между ними застыли в смертельных объятиях огнедышащие драконы производительных сил и поедающие пламя драконы производственных отношений.
Здесь верные тленинцы, совсем недавно страшные Генсеки, Цкисты, Наркомы, Чекисты, Досаафы, Осовиахимы целыми днями, как дети, ползают на коленях, пытаясь нащупать новую общую почву у себя под ногами, или, вспятив в так и не прошедшее для них время, вспоминают, как ходили на Логоса с одним партбилетом. Маленькие мозговички в кагэбэшной форме, вживлённые в них ещё в пионерском атеистовом детстве, приплясывая, ворошат красными кочергами раскалённые уголья пролетарских идей в черепных коробках.
В огороженных зелёным штакетником сквериках возле имяречников до сих пор торчат, как застаревшие нарывы земли глаголандской, вездебюсты с бронзовым ВождеЛениным.
На выгнутых имперских скамейках вокруг вездебюстов пожилые, вельмизадастые учительницы истории партии и литературы, позабытые всеми