свидетелей и по ее собственному признанию я нашел виновной в этом убийстве Мару Маттулич: она свернула младенцу шею, сломав позвонки. Впоследствии она попыталась скрыть свое преступление, несмотря на то, что это поставило ее зятя Лэма Журика в смертельную опасность из-за ложного обвинения. Ввиду беспомощности жертвы, жестокости самого убийства и трусливого эгоизма при попытке его сокрытия я не нахожу в деле смягчающих обстоятельств. Кроме того, Мара Маттулич призналась в двух других детоубийствах примерно двадцатилетней давности, жертвами которых были ее собственные дети. Эти факты староста Кейрел объявит по всей Лесной Долине, чтобы о них знали все наши подданные.
Майлз чувствовал, как глаза матушки Маттулич буравят ему спину. «Да, давай, ненавидь меня, старуха. Я еще тебя похороню, и ты это знаешь». Официальный язык заслонял его, словно щитом. Он сглотнул и продолжил:
– Единственной справедливой карой за все это является смертная казнь, к которой я и приговариваю Мару Маттулич. Но, учитывая возраст преступницы и близкое родство с потерпевшей – ее дочерью Харрой Журик, я откладываю осуществление приговора. На неопределенное время.
Уголком глаза он заметил, как Пим испустил сдержанный вздох облегчения. Харра, как обычно, расчесывала пальцами свою светлую челку, вслушиваясь в речь Майлза.
– Но в глазах закона она будет мертва. Все ее имущество, включая то, что на ней надето, теперь принадлежит ее дочери Харре, и та может распорядиться им, как желает. Отныне Мара Маттулич не может ни владеть имуществом, ни заключать контракты, ни подавать в суд за ущерб, ни оставить завещание. Она не может покинуть Лесную Долину без разрешения Харры. Дочь получает над ней такую же власть, которую родитель имеет над ребенком или опекун над слабоумным. В отсутствие Харры ее замещает староста Кейрел. За Марой Маттулич будут наблюдать, чтобы она не нанесла вреда другим детям. Далее. Она умрет без жертвоприношения. Никто – ни Харра, ни кто-либо еще – не зажжет для нее поминальный огонь, когда она наконец ляжет в землю. Она убила свое будущее, и будущее воздаст ее духу только забвение. Она умрет, как умирают бездетные, не оставив по себе воспоминаний.
Чуть слышный вздох пронесся по рядам слушателей, и Мара Маттулич впервые опустила свою высокомерную голову.
Майлз знал, что некоторые сочтут приговор только духовно-символическим. Зато для других он покажется убийственным буквально – все зависит от силы их веры.
Он обратился к матушке Маттулич и заговорил тише:
– С этой минуты каждый твой вздох ты получаешь только моей милостью. Каждая кроха пищи, которую ты съешь, – милосердие Харры. Милостью и милосердием, которых ты не проявляла, ты будешь теперь жить. Мертвая женщина.
– Нечего сказать, помиловал, проклятый мутант, – еле слышно прохрипела старуха.
– Вижу, ты меня поняла, – произнес Майлз сквозь зубы, отвесил ей иронический поклон и снова повернулся к толпе. – Я – Голос графа Форкосигана. Я все сказал.
Потом Майлз встретился с Харрой и Лэмом в домике старосты Кейрела.
– У