мои доказательства того, что мы действительно близки к конечной победе союзников над немцами, и мои рассуждения о выгодах победоносного завершения войны и были выслушаны со вниманием, то выступление в целом никакого успеха не имело.
Собравшиеся хотели не войны, какие бы преимущества она им ни сулила, а мира во что бы то ни стало. Речь сменившего меня на трибуне оратора, требовавшего немедленного мира, была покрыта дружными, долго не смолкавшими аплодисментами.
Второй митинг носил совсем другой характер. Он происходил в Офицерском собрании Армии и Флота и собрал человек 500 офицеров и несколько военных врачей. Я председательствовал на этом митинге.
За мир не высказался никто. Все были охвачены патриотизмом, может быть, ложно понятым, но несомненно искренним.
Собравшимся в этой зале молодежи и зрелым людям немедленный мир при утрате значительной части территории, после ряда поражений и при наметившемся переломе в нашу пользу на фронте представлялся унизительным миром побежденной России с победоносной Германией, и их национальная гордость не позволяла им мириться с этим.
Большинству этих людей продолжение войны никаких выгод принести не могло, а потому сознание того, что они могут почитаться наймитами крупного капитала и пособниками иностранного империализма, им не могло прийти в голову. Если они выражали готовность лить кровь за Родину, то делали это, конечно, исключительно под влиянием представлений, привитых им смолоду.
Мне хорошо памятна речь одного молодого офицера, раненного и собиравшегося вновь ехать на фронт.
Ему были брошены при каких-то обстоятельствах упреки в служении интересам, чуждым народу, руководствуясь лишь личной выгодой. Он с горечью говорил о том, что все его имущество заключается в убогой войне, в ротной землянке на фронте, что никаких капиталистов он никогда не знавал и общения с ними не имел, но что готов вновь идти в бой, потому что ему дороги честь и достоинство Родины.
Расхождений по вопросу о войне и мире на этом митинге не было, но противоречия возникали по отношению к дисциплине: одни считали необходимым возврат к старой дисциплине, без чего армия должна неминуемо утратить боеспособность, другие выражали веру в возможность построить армию на новых началах добровольной, сознательной дисциплины.
Это расхождение во взглядах рядового офицерства, в огромном своем большинстве прошедшего боевую службу на полях сражений, на практике сознавшего значение дисциплины в бою, невольно порождало сомнения в том, что армия сможет сохранить боеспособность при наличии столь различных взглядов в начальнической среде на основной рычаг управления войсками в бою.
К концу заседания в зале появился генерал Корнилов[35], недавно назначенный командующим войсками Петроградского округа.
Он в то время еще не проявлял никакой контрреволюционности. Он сказал несколько слов о том, что не сомневается в готовности офицеров служить