дядя Люсик волновался, его речь наполнялась смачными и не всегда понятными одессизмами. Однако, в целом смысл угадывался, и мы с Маликом не перебивали. – Подобью на итог: закидон с причалом – глухой номер. Чтобы не попасть под раздачу, предлагаю тихо-мирно закрыть артель «Напрасный труд» и мандрувать до выяснения на указанное «плохое место».
– Согласен, – сказал я.
Малик повернулся к вытаращившему глаза Коте:
– Теперь еще раз и по порядку. Откуда сведения, можно ли им доверять, и сколько идти до этого твоего места.
– Не моего, – недовольно буркнул Котя. – Идти еще несколько дней, это недалеко от темного дома, в пустоши за Онавсювом.
– Она… чем? – переспросил дядя Люсик.
– Онавсюв – поселок отверженных. – Котя закатил глаза в непонимании, как можно не знать очевидных для любого местного вещей. – Вы, вообще, представляете, что такое темный дом и как он выглядит?
На всякий случай я отрицательно мотнул головой: чем больше информации получу со стороны, тем лучше. Дядя Люсик задумчиво произнес:
– Лично с этой проблемой мне сталкиваться не приходилось, но, насколько наслышан, темный дом в целом – это сразу и тюрьма, и больница для условно заразных и неизлечимых, и психушка, и дом престарелых для тех, кто остался без родственников. Кого духовная или телесная хворь оставила, считается условно выздоровевшим и переезжает в некую деревню на окраине, где работает на благо всего темного дома.
– Точно, – радостно закивал Котя. – А деревня на окраине – это и есть поселок Онавсюв. Жителям два раза в год разрешено свидание с близкими родственниками – супругами, детьми, родителями, сестрами и братьями, если, конечно, те пожелают приехать. Встречи происходят на расстоянии, через дорогу, чтобы случайно не заболеть. Живущие снаружи родственники могут переехать к выздоровевшему, если захотят, но таких почти не бывает. Темным домом заведуют святые сестры, а они считают, что лучше удерживать за стенами сотни здоровых, чем выпустить одного больного. По-своему они, конечно, правы…
– А сами святые сестры? – вырвалось у меня. – Они наружу выходят?
– Кто ж им запретит? Впрочем, они с теми, кто живет внутри, вплотную никогда не пересекаются, они только наблюдают, приказывают и карают, причем карают тоже чужими руками.
– Еще раз спрашиваю, – перебил Малик, – откуда сведения?
– Мне тетка все в подробностях рассказала, когда со свидания вернулась, – объяснил Котя. – Ее второй муж в темный дом по душевной болезни угодил, через год поселился в Онавсюве, со слов дяди она и рассказала. Темный дом только называется домом, на самом деле никакой это не дом. Это овраг с пещерами, куда снаружи не подобраться, а изнутри, понятное дело, не выбраться. Со всех сторон на пару дней пути – непроходимые каменюки и колючки вроде этих, – широким жестом сеятеля Котя указал вокруг. – При большом желании, конечно, можно прорубиться до самого оврага, но чужаков увидят издалека. Если идти ночью – услышат стук топоров и ножей. По верхнему краю овраг окружает тропа,