к партнёру спиной, – сгибает ногу в колене, открываясь объективу во всех анатомических подробностях. (Заодно прячет от кинокамеры дырочку на пятке и ползущую от неё «стрелку».) Впрочем, прелестная картинка недолго радует зрителя: герой, хозяйски просунув ладонь, прикрывает её. Ладонь, как котёнок, – ластится, живёт собственной жизнью. «О, милый…» – беззвучно шевелятся губы героини. Тогда герой убирает руку, прекратив пытку, чтобы тут же ввести в композицию новый элемент. Секундное усилие – и скептикам продемонстрировано, насколько убедительна у него эрекция! Героиня охает, с наслаждением принимая удар. Она шепчет, шепчет что-то неразборчиво нежное… Оператор деловито перемещается вокруг, агрегат на его плече мерно стрекочет.
РЕЖИССЁР: Митя, крупно!
Розовая, распахнутая настежь композиция пульсирует, дышит, ждёт. В цвете, на плёнке шосткинского химкомбината «Свема» это будет смотреться просто гениально. Герой начинает размеренно двигать тазом, подстраиваясь под музыку; его руки неистово мнут выпяченные напоказ груди. Чмок, чмок, чмок – вот настоящая музыка любви, а вовсе не та, что сотрясает динамики.
Ритм эпизода задан.
Танцовщицы по-своему повторяют и размножают всё, что происходит в постели. Шаманские пляски…
Героиня покоряется общему танцу: всем туловищем ловит движения партнёра, впитывает их неудержимую мощь. Глаза её закрыты, на лице блаженство, – в точном соответствии с художественным замыслом.
РЕЖИССЁР: Больше чувства! Дайте мне чувство!
Актёр даёт чувство, стремительными толчками пронзая пространство кадра.
СЦЕНАРИСТ: (вцепившись в поручни пальцами свободной руки). Моя лучшая сцена… Вершина… Разговор с вечностью…
ДИРЕКТОР СТУДИИ: (умоляющим шёпотом). Эдичка, дай бинокль! Хоть на минуту! Козёл очкастый, что ж ты за жмот?..
Героиня, издав хриплый вопль, бьётся в объятиях главного героя. Глаза закатились, пальцы царапают простыню, ноги беспорядочно сгибаются и разгибаются.
Плясуньи возле кровати выдают сумасшедшие батманы. Солистка в гуттаперчевом экстазе извивается на полу, показывая высший класс акробатики.
РЕЖИССЁР: Давай финал, Сергуня!
Актёр взвинчивает темп. Но его отточенная техника быстро превращается в хаос. Выплеснув завершающую порцию стонов, он вянет, замирает, виснет на актрисе. Композиция распадается. Оба лежат, устало лаская друг друга.
ОНА: В тайгу… В тайгу…
РЕЖИССЁР: Стоп, снято.
На балкончике
Два зрителя, облеченные доверием партии, молча потягиваются, разминают кисти рук, хрустят суставами. На их лицах – чувство глубокого удовлетворения.
СЦЕНАРИСТ: (разнеженно). Ты мне что-то говорил? Прости, я отвлекался.
ДИРЕКТОР: Ничего особенного. Хотел предупредить, да как-то к слову не пришлось…
СЦЕНАРИСТ: О чём?
ДИРЕКТОР: (мстительно). Чтоб ты в руках себя держал, в азарт не входил.
СЦЕНАРИСТ: Я всегда держу себя в руках.
ДИРЕКТОР: Вот и хорошо… Взгляни на противоположную стену. Осторожно, как бы невзначай.