дедушка со Стриндбергом, а прабабушка и вовсе была партнершей Элеоноры Дузе. Но нет, таких все-таки меньшинство. Взять того же Россиньоли, великого, божественного, недосягаемого. Сын счетовода и портнихи. Причем счетовода в какой-то крохотной рыболовной артели. А портниха и вовсе шила на дому, перешивала юбки для соседок. Работала на ручной швейной машинке, которую бабушке подарил немецкий офицер в уплату сами понимаете за что. Маэстро Россиньоли рассказывал об этом, надуваясь от гордости. Примерно так же, как некий худосочный юноша говорил Дирку на одном из бесчисленных приемов: «Мой предок погиб в битве при Леньяно на стороне Фридриха Барбароссы». Но Россиньоли хитрец, итальянец, сицилиец, южанин – Дирк чуть было не сказал «мафиозо». Нет, не только это. Есть у него какие-то навыки, умения, какое-то расположение души, которого я, очевидно, был напрочь лишен. Мой успех был случаен, мое ничтожество закономерно. Но неужели? – возразил он сам себе. – Получается, что в моей семье – ведь дети всё берут из семьи – уже была какая-то червоточина, была заранее заложена определенная невозможность?
– Не знаю, ничего не знаю, – громко сказал он и вдруг вздрогнул.
Шагах в десяти на дорожке лежало что-то небольшое, квадратно-коричневое, с пуговкой, блестящей в лучах притуманенного солнца.
Дирк в пять длинных шагов подошел, едва ли не подбежал к этому предмету.
Увы, это был кусок сосновой коры, на которой сидел жук зеленоватого отлива. Не боясь ободрать ботинки, Дирк изо всех сил пнул этот слоистый квадрат, жук отлетел в сторону и, кажется, улетел, заработав крылышками, а деревяшка, описав полукруг в воздухе и перелетев ограждение из чугунной цепи, шлепнулась в воду и поплыла дурацким кривобоким корабликом, унося детскую мечту Дирка о найденном кошельке.
Он сел на скамейку и чуть не заплакал от стыда. Он вспомнил голодный послевоенный Фрайбург. Город был разбомблен весь. Англичане и американцы постарались. Весь, действительно весь. Горы щебня и кирпичной крошки, торчащие обгорелые стены и печные трубы, и посреди этого огромным зубцом – полуразрушенный кафедральный собор. Но жизнь потихоньку налаживалась. Тут и там появившиеся строительные фирмы бодро возводили домики на окраинах, а старинные улицы в центре восстанавливались потихоньку, но очень бережно. Тут и там копошились уцелевшие, открывались магазинчики, люди старались устроить хоть какой-то уют. Но жить было страшно голодно. Денег не хватало ни на что. Продуктов по карточкам – тем более. Многие пытались заработать. Работали на стройках, разбирали завалы, подносили кирпич, вручную мешали бетон. Те, которым повезло больше, работали на оккупантов, они же освободители. Другие, и в их числе Дирк, слонялись по улицам в глупой надежде на чудо, на непонятное везение. Дирк много раз читал и слышал про мальчика, который нашел кошелек или мешочек с золотыми монетами. Он представлял, сколько этих монеток будет и как он ими распорядится. Что он купит себе, что матери. Что припрячет, а что отдаст в общий котел.
Кошелек,