с салфеткой в левой руке и книжечкой меню в правой и метрдотель в зеленом смокинге с золотыми пуговицами. На официанте тоже было что-то зеленое. Дирк понял, откуда ветер дует. Честертон! История о том, как патер Браун раскрыл кражу в «Клубе рыболовов». Он сам играл патера Брауна в спектакле по детективным новеллам Честертона. Совсем давно. Еще до «Смерти в Венеции».
– Добрый день, – поздоровался метрдотель.
– Садитесь вот здесь, у окна, – ласково сказал официант, протягивая меню.
– Нет-нет, простите, – отказался Дирк. – Мне через окно показалось, что я увидел знакомого. – И он вгляделся в метрдотеля, который и впрямь был похож почти на любого из продюсеров, дистрибьютеров или просто богатых людей из мира кино, с которыми он постоянно встречался предпоследние, скажем так, десять-пятнадцать лет.
Ему еще две секунды верилось, что метрдотель распахнет объятия и скажет: «Дирк, старина! Пароль Швабентор!» – намекнет, что они сто лет назад пили пиво во Фрайбурге у Швабских ворот и вообще чуть ли не школьные друзья. Либо учтиво поклонится и скажет: «О, господин фон Зандов, как рады мы вас видеть собственной персоной».
Но, увы-увы, официант и метрдотель улыбались корректно, приветливо, но совершенно равнодушно.
– Нет, простите, я обознался. – Дирк повернулся и вышел.
Колокольчик звякнул ему вслед.
Он вернулся в номер.
В чемодане была внутренняя сумочка, похожая на тот самый отдел в ранце имени Ханса Якобсена, о котором мы уже не раз вспоминали. Там в пластиковом пакетике лежали два прекрасных бутерброда. Дирк повертел головой, надеясь, что в номере, как это обычно бывает, есть электрический чайник, но чайника не было. Очевидно, отель был слишком роскошен для того, чтобы предположить, будто его постояльцы по вечерам станут пить чай, макая пакетики в кипяток и вытряхивая из длинных трубочек сахар. Ну, нет так нет. Он развернул бутерброды и начал медленно есть, запивая водой из тех в-подарок-от-отеля бутылочек с неизвестным французским названием – наверное, ужасно дорогой, хотя непонятно, чем она отличается от воды из-под крана. Бутылочки были маленькие – ноль тридцать три, одна без газа, вторая с газом. Он ел медленно, прожевывая каждый кусок тридцать два раза, как было велено в одной американской инструкции по здоровому питанию. Почему тридцать два? По количеству зубов? Он засмеялся, от смеха поперхнулся и довольно долго не мог откашляться. Кашлял так сильно, что даже испугался, что подавился по-настоящему. Пошел в ванную, выплюнул непрожеванный кусочек и долго кашлял, пытаясь стукнуть себя рукой по спине и с некоторым страхом глядя в зеркало на свое внезапно покрасневшее, покрытое испариной лицо с выпученными глазами. Ну вот, последний раз – кхе! – и, слава богу, отпустило. А потому что нечего смеяться. Велено жевать тридцать два раза, вот и жуй, и не хихикай. Когда я ем, я глух и нем. Немного покружив по комнате, он снова сел на диван перед недоеденным бутербродом и недопитым стаканом воды и медленно, тщательно,