она попыталась наспех подсчитать, сколько времени прошло в реальной жизни, если здесь Аля провела уже с четверть часа. Выходило, что не меньше трех часов, а значит, пора было возвращаться, потому что Митя обычно вскакивал среди ночи и начинал шумно пить воду. Алю всегда беспокоило: что за жажда мучит его во сне? Но брат никогда ничего не мог вспомнить. Он утверждал, что вообще не видит снов. Тогда она начинала подозревать, что его сушит собственная пустота…
– Линней, – прошептала она, не находя в себе сил оторваться от его окна.
Внезапно он повернул голову. Его волосы, в последнее время ставшие пепельными от появившейся седины, не были длинными, как у большинства рыбаков. Они были коротко подстрижены, но, видно, Линнею некогда было следить за ними, и спутанные пряди произвольно лежали на его крупной голове. Сейчас он, будто внезапно о них вспомнив, медленно провел ладонью от макушки ко лбу и сморщил его, словно за его рукой стянулась вся таившаяся в его мыслях тяжесть. Серые глаза Линнея внезапно потемнели от того, что зрачки резко расширились, и Алька едва не бросилась прочь от этого взгляда, который казалось, мог не только различить ее, но и проникнуть внутрь, в самое сердце, куда до сих пор она никого не пускала. Даже брата. Даже Стасю.
"Линней", – она уже не посмела произнести этого вслух, но внутри нее все кричало, и рвалось ему навстречу. "Почему – нельзя?! Раз уж я пробралась сюда… неужели я не могу хотя бы дотронуться до него? Погладить его губы… Просто погладить. И не губами даже, одним дыханьем… Я ведь больше ничего и не хочу. Ничего другого. Никого другого…"
– Там кто-то есть, – сказал Линней, и хотя в такой компании можно было ничего не опасаться, голос его прозвучал встревожено.
Первое время, когда Аля еще только пропитывалась им, она часто думала, что больным должно становиться лучше от этого голоса, такого мягкого, обволакивающего. У рыбаков были другие голоса – резкие, громкие, похожие на крики чаек. Она понимала, что иначе им в море не услышать друг друга, и радовалась тому, что Линней – не рыбак.
– Может, кто и распустил уши, так чтоб подкоротить – это мы враз, – грозным тоном произнес тот, кого Аля уже не раз видела в этом доме. Его покрасневшее от влажных ветров лицо по форме напоминало тяжелую грушу, и Альке он казался забавным, хотя и был таким огромным и старался выглядеть очень свирепым.
Ее тронуло его отношение к Линнею: неумелая, застенчивая нежность. Он приходил и молча просиживал целые вечера, слушая, как доктор разговаривает с более словоохотливыми рыбаками, и при этом не спускал с него благодарного взгляда. Аля предполагала, что когда-то Линней здорово помог ему или кому-то из его семьи. У этого человека, которого звали Жок, было двое сыновей и три дочки. Про себя Алька посмеивалась, что Жок, наверное, подумывает уступить кого-нибудь из своих детей Линнею, если тот, конечно, захочет. Чтобы в солнечном домике доктора не было так пусто.
– Да кто там может быть? – лениво отозвался чей-то голос. – Может, кто из ребятишек… Женщины еще с рынка не вернулись…
– Нынче из города идти против ветра… Поглядите, что делается! Так и хлещет в