бы от счастья. Алька пыталась доказать ему это, но брат только сердито щурился и твердил: "Тебе бы так… Вот тебе бы так…"
Но Митя вовсе не был злобным карликом, а улыбка у него была застенчивой, как у приютского мальчишки, которого впервые погладили по голове. Аля подозревала, что если б Митя, наконец, нашел то единственное, что по его же мнению оправдывало бы его существование, то он вывернулся бы наизнанку, чтобы оправдать свое неведомое предназначение. Ей вдруг пришла в голову, на первый взгляд дикая, но в глубине своей правильная, мысль: если б Стася заранее знала, что ее ждет, Алька уговорила бы ее родить от Мити. Тогда он разбудил бы наконец свои дремлющие жизненные силы, чтобы вырастить ребенка в любви и достатке. Ради самого себя ему лень было напрягаться, Альке же хватало одной любви, никакой достаток не был ей нужен.
Эта фантазия не показалась ей жестокой по отношению к Стасе, ведь в этом случае после нее остался бы хоть маленький след. И стерег бы его верный человек… Для всех троих трагедия заключалась как раз в том, чего не желали замечать люди, пропускающие время между растопыренными пальцами: уже не успеть…
"Даже если б ребенок мог родиться за пару недель, и то уже поздно, – думала Алька, уже готовая расплакаться. – Сейчас он родился бы больным…"
Когда к крыльцу подошла апельсинового цвета Митина машина с черными брешами цифр на боку, Аля выскочила на мороз, не боясь простудиться, и закричала:
– Митя! Митька, скорее!
Он услышал ее и, не поверив своим глазам, перегнулся к противоположному стеклу. Его круглые глаза стали еще больше, а губы шевельнулись. Еще не выйдя из машины, он уже что-то спрашивал. Потом все же догадался выбраться наружу и побежал к сестре, даже не заперев дверцу.
– Ты что тут делаешь?!
Он затолкал ее назад в вестибюль и обеими руками вцепился в Алькины плечи:
– Ну?!
– Стася здесь, – ответила она уже спокойно, ругая себя за то, что, забывшись, напугала брата. – Да ничего страшного… Аппендикс удалили.
– А, я же говорил! – он торжествующе разулыбался. – А вы не верили, что это аппендицит. Так она теперь заштопанная? Может, будет поменьше задаваться?
Аля отвела глаза: "Бедный ты мой…" И засмеялась:
– Может быть.
Ей бы ляпнуть какую-нибудь пошлость, вроде: "Товар с брачком", чтобы Митя окончательно успокоился, ведь он лучше всех знал, что Аля не станет смеяться над настоящей бедой. И она пыталась себя заставить, вот только язык ни в какую не желал ее слушаться.
Но Митя и так не выглядел встревоженным. Может, потому, что не мог припомнить случая, когда сестра его обманывала, и принял ее слова на веру… Исподволь разглядывая его смеющееся лицо и перебрасываясь обычными фразами, Аля думала: "Неужели ему никогда не приходило в голову, что ее так же легко потерять, как и любого другого человека? Потерять, даже не получив… Неужели я так же потеряю Линнея? Господи, ну почему я такая?! Почему я снова думаю о нем, когда Стася… Стася…"
– Эй, что