так что не мог проверить свою догадку насчет того, что, несмотря на его признание вчера вечером, в новостях нет информации об исчезновении кальмара. Лондонские газеты этого точно не осветили. Он не ел, хотя гулял допоздна, часами, – настолько, что сперва был вечер, а потом начало ночи. Ничем особенным он не занимался – просто угрюмо размышлял и впадал во фрустрацию, не звонил в Центр, только пытался рассмотреть все возможности.
Что возвращалось к нему раз за разом, что все эти часы глодало больше и больше, – имена, которые назвал Варди. Билли нисколько не сомневался, что уже их слышал, что они для него что-то значат. Он пожалел, что не настаивал на разъяснении, он даже не знал, как их правильно писать. Сидя в кафе, он заливался чаем, перебирая варианты на обрывках – «куби дерри», «морри», «морэ», «кобадара» и так далее.
«Есть что поискать, блин», – думал он.
По дороге домой на автобусе его внимание привлек – и он сам не знал почему – мужчина в хвосте салона. Билли пытался понять, что же такого заметил. Никак не мог его разглядеть.
Мужчина был большим и плечистым, в капюшоне, глядел в пол. Когда бы Билли ни поворачивался, тот либо сутулился, либо отворачивался в окно. Все, что они проезжали, пыталось захватить взгляд Билли.
За ним как будто наблюдали и ночные звери, и городские здания, и каждый пассажир. «У меня не должно быть такого странного ощущения», – подумал Билли. И у всего вокруг – тоже не должно. Он посмотрел на мужчину и женщину, которые только что сели в автобус. Представил, как пара проходит прямо сквозь металлическое сиденье сзади него и исчезает.
За автобусом по пятам следовала стая голубей. Им уже было время спать. Они летели, когда автобус ехал, останавливались, когда останавливался он. Билли жалел, что у него нет с собой зеркала, чтобы смотреть не поворачиваясь, чтобы увидеть ускользающее лицо этого мужчины сзади.
Они ехали на верхнем уровне, над самым аляповатым неоном Лондона, у низких крон и окон второго этажа, верхушек уличных знаков. Светлые зоны были противоположны своим океанским родственницам – поднимались в темноту, а не проникали сверху. Улица, где сияли фонари и царила флуоресценция витрин, была самым мелким и светлым местом, а небо – бездной, пронзенной звездами как биолюминесценцией. На верхнем этаже автобуса они находились на краю пучин, на кромке дисфотической зоны, во мраке которой терялись пустые офисы. Билли смотрел вверх, в глубокую ночь, словно вниз, в морскую впадину. Человек за ним тоже смотрел вверх.
На следующей остановке – не своей – Билли дождался, пока закроются двери, а потом рванул вниз по лестнице с криками: «Стойте, стойте, простите!»
Автобус его высадил и углубился во тьму, как подводная лодка. В грязном окне в хвосте автобуса Билли видел, как прямо на него смотрит тот мужчина.
– Блин, – сказал Билли. – Блин.
Он выкинул перед собой руку в защитном жесте. Стекло изогнулось, и мужчина в удаляющемся автобусе отдернулся. Очки Билли задрожали на носу. Он больше не видел, чтобы за окном – за трещиной, которая вдруг его рассекла, – кто-то двигался.