и тех способностей, что я от этого получил, дала мне возможность уйти живым. Хотя я сомневаюсь, что в моем случае слово «живой» вообще применимо.
Почему так произошло, мне также неизвестно, как и многое в моей истории. Как и с остальными фактами, могу только выдвигать предположения об их происхождении. Вероятно, Агентство не знало, на что я способен, потому что мой случай достаточно редкий (а может, и единственный). Многое указывает именно на такое положение вещей. Но, судя по всему, полностью достоверно мне это узнать никогда не придется. Остается только разбираться в том новом себе, который получился в результате всего произошедшего, и раздумывать, как жить дальше.
Ведь если я всего лишь местная программа, то на мир иной мне рассчитывать не приходится, а значит, стоит миру этому уделить особое внимание.
Тем более что теперь я его чувствую совсем иначе. Теперь это не стационарные мертвые декорации для игроков, а нечто живое, такое же живое, как и я. Все вокруг сделано из того же материала, что и я, а это значит, я все это ощущаю, понимаю, могу с этим общаться и даже управлять.
Не то чтобы я мог одним взглядом разнести дом или летать, как Супермен, это мне недоступно, по крайней мере пока. Но зато я могу скользить по граням законов и закономерностей этого мира, перепрыгивая с одной их линии на другую. Могу даже изгибать эти линии – незначительно деформируя пространство-время, совсем чуть-чуть, так, что в самой программе Игры не остается и следа, по которому меня потом можно было бы найти, или достаточно сильно, чтобы получились серьезные изменения в виртуальном мире, где я живу. Эта Игра дышит – и я дышу вместе с ней, дышу с ней в унисон, а она готова дышать в унисон со мной, даже если я специально слегка изменяю ритм этого дыхания.
То, чем я занимался первые полгода своей отшельнической жизни, по-другому мне и не описать. Слушал дыхание Игры и дышал с ней вместе. Спустя шесть месяцев этот процесс перестал приносить мне новизну ощущений, и я решил, что пора двигаться дальше.
Теперь необходимо было решить, что делать в практическом смысле. Несмотря на приобретенные мной способности, которые открывали перспективы практически в любых областях деятельности, какие бы я ни выбрал, этот вопрос не выглядел тривиальным.
В самом деле, чем бы таким заняться во второй половине самой что ни на есть единственной жизни? Ведь что ни говори, а у обычного человека есть какая-то неистребимая уверенность, что смерть – это не конечная остановка. Что потом будет что-то еще. И эта уверенность снимает большую часть ответственности за результаты прожитой жизни. Конечно, мы любим повторять заезженные приторные банальности, что, мол, «жизнь дается один раз», «проживай каждый свой день как последний» и про стыд за «бесцельно прожитые годы», но на самом деле все эти слова не проникают в нашу душу достаточно глубоко. Мы твердим эти поговорки и верим в них, как пионеры на закате коммунизма