не произвела, по виду – любительница крепких напитков, не очень-то заботящаяся о своем потомстве, нигде особо не участвовала. Хотя… мало ли, может она – исключение из правил. И искренне заботится о сыне. Полезла искать их телефон – не нашла, собралась уже учителю звонить, да вовремя на часы глянула. Было уже три часа ночи. Оглушила я себя снотворным и провалилась в сон.
Глава 2
Осень, что была до весны.
Меня зовут Рикат Ралдугин. Классно зовут, имя такое рычащее. Произносить даже приятно. Я много времени провожу возле окна. Времени, которого у меня нереально много, даже слишком. Я готов поделиться им с кем угодно, если этот кто-то будет проводить время со мной. Но, к сожалению, таких желающих очень мало, можно даже сказать, что нету. И не потому что я плохой человек, нет, совсем нет. Я – инвалид, калека, колясочник, или как там нас еще называют обычные люди, которых мне иногда охота назвать «обычниками» – когда совсем припекут своим нытьем и жалением. Особенно жалением. Или как это правильно – жалостью? Однажды, давно, когда я еще маленьким был, мама вывезла мою колясищу на улицу – погулять. Долго корячилась, пока эту конструкцию выволокла. Шел дядька какой-то пьяный, вроде мимо шел. Но нет, прошел, оглянулся, вернулся и началось… «Ой-бай, я вам так сочувствую, как же бедный мальчик живет… А ему больно?». И все в этом духе. Мама тогда еще была молодая, за словом в карман не лезла, она этого дядьку так отбрила, что он пошел по своим делам, бормоча под нос себе что-то вроде «вот, мол, сочувствуешь им, а они…». Мы тогда с мамой переглянулись и засмеялись.
Нам жалость обычников совсем не нужна. Мама долго не хотела признавать, что я – инвалид. Папы и бабушки-дедушки у меня давно не было, в аварии разбились. Другие родственники или жили далеко, или были настолько дальними, что ничем нам обязаны не были. Мама не могла устроиться на работу – хоть какую-нибудь. Она боялась оставлять меня одного, хотя я уже подрос, говорил ей, что вполне могу сам обойтись. По-моему, дело совсем не в моей болезни. Она просто не хотела, чтобы я оставался без нее, вот и все. И пришлось маме признаться себе, и мне, и тем людям, которые в комиссии были, что я-таки инвалид. Назначили это, как его, пособие – конечно, не миллионы, но все-таки жить худо-бедно можно. Прям праздник был у нас – и маме тоже назначили пенсию, за то что она за мной ухаживает. Двери сделали пошире, и я на коляске могу по всей квартире ездить. Мы купили всяких вкусностей и лимонаду, и веселились весь вечер.
Потом пришла пора мне в школу идти. Мы так радовались, купили форму и тетрадки всякие. Я видел в окно, как дети из нашего двора в школу бегут, и уже предвкушал, что и я осенью пойду. Но… Пришла из школы тетенька, узнать про меня. Увидела мое кресло и как-то сникла. Увела маму на кухню, поговорить. Я затих, даже дышать старался как можно тише, чтобы услышать, о чем они беседуют. Не услышал. Школьная тетенька вскоре ушла. Мама проводила ее и снова