сказала:
– Вот теперь-то наконец и я кое-что вспомнила! Ты заложил руки за голову и подогнул под себя ногу. Было лето, ночь стояла совсем ясная, без луны, одни звезды на небе. А ты лежал на спине в песочнице, словно тебе ни до чего дела нет.
Немного погодя мальчуган сказал:
– Может, потому, что в песочнице мне было так спокойно.
Они поглядывали вокруг, ели. Внезапно она рассмеялась, покачала головой. И стала рассказывать:
– Много лет назад я как-то видела картины одного американского художника, четырнадцать штук, поставленные в ряд, они изображали крестный путь Иисуса Христа – ты же помнишь, как он исходил кровавым потом на горе Елеонской, как его бичевали и так далее… Но на картинах не было ничего, кроме белого фона и черных штрихов, которые пересекали его вдоль и поперек. Предпоследняя картина – «Снятие с креста» – была почти вся заштрихована черным, а последняя, на которой Иисуса кладут в гроб, была неожиданно совсем белая. И вот что самое странное: я шла медленно вдоль этого ряда картин и когда дошла до последней, совсем белой, я внезапно, секунду-другую, видела на ней предыдущую, почти черную, как рябящее в глазах отражение, а потом опять только белую.
Они поглядывали вокруг, ели и пили. Мальчуган попытался свистнуть, но на холоде у него ничего не получилось. Молодая женщина сказала:
– Давай, перед тем как уйти, еще раз снимемся.
Мальчуган снимал ее громоздким старым «полароидом»[3]. На снимке она вышла так, будто ее снимали снизу, точно она смотрела на снимавшего сверху вниз, стоя на фоне неба; еще вышли только самые верхушки деревьев. Она, словно испугавшись, воскликнула:
– Такими, значит, видятся взрослые детям!
Дома она села в ванну, и мальчуган тоже сел к ней. Они откинулись на спину, прикрыли глаза. Мальчик сказал:
– Я все еще вижу деревья на горе.
От воды шел пар. Их поселок в сумерках казался частицей леса, высившегося позади, и темнеющего неба. Мальчуган в ванне засвистел, она посмотрела на него, пожалуй, даже строго.
Ночью она сидела за пишущей машинкой и быстро печатала.
Днем она шла в толпе по пешеходной зоне городка, с пластиковой сумкой в руках, довольно помятой, которой, видимо, уже не раз пользовались. Среди людей, шедших впереди, был Бруно. Она следовала за ним, а он уходил все дальше. Немного погодя он словно случайно обернулся, и она тотчас сказала:
– В магазине, вот там, дальше, я недавно видела свитер – он тебе подойдет.
Она взяла его за руку, и они зашли в магазин, где продавщица – за ней стоял манекен – сидела, закрыв глаза, сложив красные огрубелые руки на коленях, и отдыхала; брови у нее свело, точно успокоение было болью, уголки губ опустились. Когда Марианна и Бруно вошли, она поднялась, опрокинув при этом свой стул, и споткнулась о валявшуюся на полу вешалку.
Она чихнула, надела очки; снова чихнула.
Молодая женщина заговорила с ней медленно, словно хотела ее успокоить:
– На прошлой неделе я видела у вас в витрине серый мужской свитер из кашемира.
Продавщица,