как и остальные, пройти мимо немощной старухи.
– Поговорить.
– Мне некогда. Если что-то важное, то будь добра все в пять слов уместить, – Руслан разговаривал со мной так, как с обслуживающим персоналом.
Сколько раз я его журила за лишнюю резкость, а теперь все это на меня обрушилось. Словами не передать как плохо, тошно. Ведь он другой! Веселый, отзывчивый, заботливый… с теми, кого любит. С теми, кто не предает.
– Я подумала…
– Ближе к делу, – перебил бесцеремонно, почву из-под ног окончательно выбивая.
– Мне лучше уйти. Я поживу в городе… пока.
– Нет.
Хладнокровный ответ Бекетова обескуражил.
– Так лучше будет, всем.
– Я сказал – нет! – чеканил по слогам.
– Пойми, так лучше будет.
– Ты меня не поняла? Я сказал сидеть дома, вот и сиди.
– Я не могу… здесь… без тебя.
– Избавь меня от этих соплей, – отмахнулся от моего горького признания, еще больше убеждая, что смысла нет тянуть.
– Зачем тебе это? Зачем, Руслан? – горько спросила, умирая от безысходности. – Ты же ненавидишь меня!
Он лишь промолчал, не ответил на мои слова, не опроверг их. Ненавидит. Чувствую это даже на расстоянии. Как жутко, как страшно. В один миг сломалось все, и обратного пути нет
– Я не могу тебя отпустить, – наконец, произнес без единой эмоции, – ты ж моя истинная пара. Это навсегда.
Слова прозвучали совсем не радостно, скорее, горьким едким проклятием. Не нужна, не простит, но и не отпустит. Подле себя держать будет, при этом презирая. Я не могу так, не хочу. И ему этого не надо, хоть он и не понимает.
– Руслан, пожалуйста, – прошептала едва различимо, но он остался глух к моим мольбам.
– Я все сказал. Сиди! Дома!
– Когда ты придешь?
– Понятия не имею. Все, мне некогда! – сбросил звонок, а я сидела на кровати, прижимая руки к груди, к тому месту, где сердце грохотало точно безумное.
Он превратит наши жизни в ад, хотя мы и так уже там, но будет еще хуже – знаю, чувствую. Его ненависть раздавит меня, и его самого сделает несчастным.
Уйду.
Накатившие слезы вытерла ладонью, рюкзак на плечо закинула и решительным шагом покинула спальню. Свет, заливавший широкий холл на первом этаже, казался непростительно ярким, словно насмехался над кровоточащим сердцем, над трагедией, которая нас постигла. Я еще раз пробежалась взглядом по дому, ставшему таким родным. В нем было столько счастья, а теперь лишь горькая тишина. Из-за меня. Не в силах совладать с эмоциями, выскочила на крыльцо, задыхаясь, сгорая заживо, и остановилась как вкопанная, найдя на ступенях лист, на котором красными буквами выведено «Проваливай, шлюха. Оставь нашего альфу в покое». Сердце ухнуло куда-то вниз. Господи, кто это написал?
Да кто угодно: соседи, Наташа, да то же самый Кир, хотя он таким заниматься не станет – не его уровень. Кто-то из простых, защищавших своего вожака. Меня затрясло. Казалось, из каждого дома, из-за зашторенных окон следят чужие глаза, проклиная,