ях с относительно безобидным концом, сейчас будет вам желаемое. Сядьте пока удобнее возле компьютера, лучше полулёжа, с подушкой под локтем. Мышку держите нежно как ложку и зафиксируйте расстояние 35,4 сантиметра от экрана до глаза, которым будете лениво читать. Так и пальцы целее будут, и история моя в голову вам проскочит без осложнений и отвращения.
Будет сейчас почти мемуар, так как по возрасту я уже почти обязан его писать. А то когда дуба дам или сыграю в ящик, мировая общественность сурово заклеймит покойного: – Где, мол, у бывшего писателя положенный мемуар? И это может бросить пыльную тень на всю мою семью, включая неповинных внуков.
Глава первая
Злоключения мои древние. Образца 1977 года. И как раз именно тем они полезны для раздумий, что сейчас-то, всё уже очень совсем по-другому. И если, не дай Бог, с вами или со мной судьба решит станцевать ещё раз такой же краковяк вприсядку, то вряд ли мы потом будем историю эту вспоминать как забавную. А будем плеваться и, возможно, выражаться нецензурно. У кого это хоть и вопреки врожденной интеллигентности, но отлично получается.
Короче, я оттянул свой срок от звонка до звонка в московской Высшей Комсомольской школе при ЦК ВЛКСМ, куда меня, не спрашивая, воткнул в 1975 году, уже после армии и института, могущественный тесть, секретарь Обкома партии г. Кустаная. Он отправлял свою дочь в Москву, в аспирантуру, а меня, зная мою фонтанирующую в разные стороны сущность, оставить одного в Кустанае не отважился. И снарядил меня в ВКШ, где готовили комсомольских вожаков, лидеров и руководителей горкомов, райкомов и прессы.
Мне неожиданно принесли домой партбилет члена КПСС, куда я не вступал как положено, с клятвами и допросами комиссии о лояльности к святой партии, но без которого в ВКШ не брали даже по блату. Потом мы торжественно провели прощальный семейный ужин и отбыли с супругой в столицу нашей здоровенной тогда Родины.
Ехать я не хотел. Потому как в 1949 году с радостью в Кустанае родился и разнообразно жил, неожиданно для всех, включая себя и жену, женился. Здесь я с 7 лет тренировался и часто выигрывал соревнования по легкой атлетике, и уже имел 1 взрослый разряд. В Кустанае я после армии поступил в институт на факультет иностранных языков и параллельно, выбив у ректора свободное посещение, штопором ввинчивался в работу областной газеты, где долго уже работал мой отец. А когда окончил институт, меня сразу приняли в штат редакции на смешную, но зато свою зарплату. Я очень сильно хотел стать журналистом. Писал и заметки о близлежащей действительности, а потом начал много ездить по городам и деревням, узнавать неизвестное и писать. Изучать, в общем, обыкновенную советскую действительность. И вот через год мой высокий скоростной журналистский полет подстрелили безжалостно и точно в сердце. Насильно обратили меня снова в студенты. В ВКШ я по новой наточил зубы и стал без энтузиазма отгрызать кусочки гранита совсем других наук.
И вот что любопытно: в Москве мы с женой так же легко и не горюя, совершенно без причин почти сразу разошлись. Получилось даже легче, чем поженились. Наверное, любви и не было, просто дома перед родителями надо было держать фасон и являть собой пример для подражания. Тогда было такое время и полу пуританские нравы в «порядочных» семьях.
И когда я закончил отношения с женой и ВКШ, то на другой же день утром со спортивной сумкой, в которую влезла вся моя жизнь за последние 2 года, в последний раз вышел за трехметровый кованый забор элитнейшей политической школы. И перед носом сразу согнулся огромный вопросительный знак. Надо было куда-то переместиться, а там жить и работать журналистом.
Меня направили в казахстанскую «Ленинскую смену», но мне она тогда не нравилась и я решил туда не ехать. Мой друг по ВКШ и до сих пор по жизни Сергей Петрович Рыбаков тогда сказал:
-А поехали, Стас Борисыч, ко мне в Калинин (теперь снова Тверь). Там оба и приткнемся куда-нито. Батя поможет.
Отец у него был полковник, обросший уважением за доблесть в заграничных секретных операциях. Потому имел хорошие связи с главными управляющими народом города Калинина. Ну, поехали в Калинин.
Полковник кому-то позвонил, после чего мы неделю болтались по городу, катались на каруселях и качелях, ходили в какой-то угрюмый музей и липли к гуляющим девчонкам.
Через неделю выяснилось, что в Калинине журналистов своих не знают куда сунуть, не то, что приезжих. Но зато совсем недалеко, в городе Горьком (сейчас опять – Нижний Новгород) есть замечательная комсомольская газета. Тоже, естественно, «Ленинская смена», а в ней главный редактор нас ждет с целью обнять, приласкать и погрузить в увлекательную репортерскую работу на территории Горьковской области.
Друг в Горький ехать не захотел. Не любил он этот город. И я двинул туда один. Других вариантов не было.
Главный редактор принял меня как брата, который откинулся с зоны. Он видел во мне мученика безбожной комсомольской дрессуры и будущую жертву номенклатуры КПСС. Он бегло и строго просмотрел мои публикации в «Комсомольской правде», где я два года был на практике, и сказал