Сипперли, – сказал субъект. Меня он вниманием не удостоил. Всего лишь бросил острый взгляд, чуть повел носом в мою сторону и навсегда вычеркнул Бертрама из своей жизни. – Принес вам еще один – ха! – небольшой подарок. Посмотрите на досуге, мой друг.
– Да, сэр, – сказал Сиппи.
– Думаю, вам понравится. И вот еще что, Сипперли, – буду рад, если подберете шрифт покрупнее и разместите на более видном месте, чем мой предыдущий опус «Старинные архитектурные памятники Тосканы». Я понимаю, что в еженедельной газете всегда не хватает места – но кому понравится, что его произведение засовывают в дальний угол, среди реклам увеселительных заведений и портных? – Он замолк, и глаза у него угрожающе сверкнули. – Вы учтете мою просьбу, Сипперли?
– Да, сэр, – сказал Сиппи.
– Весьма обязан, мой друг, – сказал субъект. Тон у него снова стал добродушный. – Надеюсь, вы меня извините. Меньше всего мне хотелось бы вмешиваться в – ха! – редакторские дела, но… Впрочем, прощайте, Сипперли. Завтра в три зайду узнать о вашем решении.
Он ретировался, оставив в пространстве зияющую брешь размером десять на шесть футов. Когда пространство сомкнулось, я откинулся на спинку стула и спросил:
– Что это было?
Я испугался: мне показалось, что старина Сиппи потерял рассудок. Он воздел руки, вцепился себе в волосы и начал их рвать, потом злобно пнул стол и упал в кресло.
– Будь он проклят! – сказал Сиппи. – Чтобы ему поскользнуться на банановой кожуре по дороге в церковь и порвать связки на обеих лодыжках!
– Кто он?
– Пусть его поразит хрипота, чтобы он не смог произнести напутственную речь по случаю окончания семестра!
– Да, но кто же он?
– Директор школы, – сказал Сиппи.
– Но, дружище…
– Директор школы, в которой я учился. – Сиппи уставился на меня безумным взглядом. – Боже мой! Берти, ты понимаешь, в какой я западне?
– Честно говоря, нет.
Сиппи вскочил со стула и забегал по комнате.
– Что ты чувствуешь, когда встречаешься с директором твоей школы? – спросил он.
– Я с ним не встречаюсь. Он умер.
– Ладно, тогда скажу, что чувствую я. Мне кажется, будто я снова в Лоуэр-Форте и классный руководитель за какую-то провинность отправил меня к директору. Берти, так однажды и было, и я помню все, как сейчас. Вот я стучу в дверь кабинета и слышу рык старика Уотербери: «Входите!» Подобный рык, наверное, слышали ранние христиане, когда их бросали в клетку льва. «Входите!» И я вхожу, еле волоча ноги. Он смотрит на меня и что-то говорит, проходит целая вечность… А потом я наклоняюсь и получаю шесть смачных ударов тростью, которая жалит как гадюка. И теперь, когда он приходит в редакцию, во мне оживают прежние чувства, и я, будто четырнадцатилетний мальчишка, лепечу: «Да, сэр», «Нет, сэр».
Теперь мне стало более или менее ясно, в чем дело. Такие артистические натуры, как Сиппи, которые ударились в сочинительство, отличаются особой чувствительностью и ни с того ни с сего впадают в истерику.
– Он