телятина. В этом я абсолютно уверен, поскольку только вчера самолично прирезал и распотрошил молодого бычка. Кем я теперь стал? Забиваю и разделываю кур, режу свиней и быков, чтобы утолить безмерное чувство жестокости. В первое время интервал между приступами продолжался не больше часа. Теперь у меня есть примерно семь часов.
– Лаутаро, не витай в облаках. Быстро поешь, и примемся за дело, – прервал мои раздумья отец.
– Да, прости. Дурные мысли в голову лезут.
– Так поделись ими со мной! Или у тебя есть собеседник получше? – съязвил старик.
Не знаю, связано ли это с тем, что в последнее время я стал грозой всего домашнего скота, но после этих слов мне захотелось всадить вилку ему прямиком в руку. Умом, если этот термин ко мне можно применить, я понимал, что таким образом он убеждает меня, что все происходящее – временные трудности, не стоящие переживаний. Но, черт его дери, мне двадцать девять, а не одиннадцать! Кого ты пытаешься обмануть, старик?!
Подобное предложение заставило меня усомниться в том, что я сижу за столом со своим родным отцом. Даже под дулом пистолета я не смогу вспомнить, когда старший Гарсия в последний раз предлагал поговорить с ним по душам. В моем детстве его забота выражалась только в виде муштры, порой перерастающей в садизм. Я отлично помню наши спарринги: как только мне стукнуло шестнадцать лет, дважды в неделю отец вытаскивал меня на ринг, где с упоением доказывал мне, что я все еще слабый мальчишка, не способный за себя постоять. Доходило даже до того, что после таких тренировок моя моча по цвету напоминала молодое красное вино. Да, Серхио Эрнандес Гарсия далек от того образа, что обычные люди вкладывают в слово «отец».
Окончательно переварив в голове порцию гнева, я ответил:
– Да это и мыслями назвать сложно… так, отголоски сознания. Засыпая, я вижу не сны, а лишь набор воспоминаний. Знаешь, будто смотришь в отражение на воде, которое искажено волнами. Общие очертания понятны, но содержания не уловить. Меня… меня это невероятно злит.
– Сейчас злость – твой главный союзник. В ближайшее время про жалость к себе нужно забыть. Воспринимай это как обязательный атрибут лечения. Как только всё закончится – ясность ума вернется окончательно, – отец закончил свою мысль и запил последний кусок телятины глотком ароматного кьянти.
– Наверное, ты прав, – несколько отрешенно кивнул я.
Оставшаяся часть трапезы прошла в полной тишине. Возможно, оно и к лучшему. Парадоксально, но сейчас мне хотелось больше всего побыть наедине со своими мыслями. Забавно, что двух лет наедине с самим собой мне оказалось недостаточно.
После завтрака отец повел меня на наш тренировочный полигон. По крайней мере, я так привык его называть. Это была комната в подвальном помещении поместья. Дедушка Диего давным-давно оборудовал там винный погреб, но сейчас отец нашел ей применение получше.
Погреб был примерно пять на пять метров. Он был заставлен бытовой утварью, старой мебелью и винными бочонками. Для того чтобы освободить в нем место