затем выскоблил чистящим средством на заправке.
В 11-м «Б» алгебра стояла последним, шестым уроком. С одной стороны, шестой урок легче первого, потому что он – заключительный, с другой – ученики уже ни на что не способны от усталости, и ему остается выслушивать сальные шуточки Успенского по поводу вчерашнего выпуска «Дома-2».
Ларин поднялся по школьным ступеням старого, дореволюционного здания школы. Поговаривали, что при царе Николае Втором тут располагалась охранка, что-то типа сегодняшнего ФСБ, высокие пятиметровые потолки, сводчатые арки, лепнина, колонны на входе – здание выглядело монументально, но… состояние его, даже несмотря на статус исторического памятника, было плачевным. Стены осыпались, лепнина отваливалась, ступени внутри школы трескались и скалывались – школа разваливалась в буквальном смысле слова, и никто не обращал на это никакого внимания.
В дверях его встретила Надежда Петровна Комарова, высокая, одетая в строгий костюм, неопределенного возраста женщина, занимавшая должность под названием «вечный завуч». На данный момент, Ларин точно это знал, она пережила шесть директоров, поочередно сменявших друг друга на протяжении последних двадцати пяти лет. Надежда Петровна мечтала стать главной в школе, но ее… не назначали. Почему? Она и сама не знала. Такое встречается сплошь и рядом: человек, наиболее достойный и компетентный в той или иной деятельности, работает до пенсии, и никакая сила не может продвинуть его на последнюю ступень пьедестала.
– Дмитрий Сергеевич, здравствуйте! У вас урок через десять минут, опаздываете, голубчик.
– Почему опаздываю? Точно в срок, – ответил Ларин, разглядывая ее непроницаемое лицо с розоватыми румянами на щеках.
– А подготовиться, стереть доску, проветрить класс после предыдущего урока, цветы полить, в конце концов! – Она не отчитывала его, менторский, начальственный тон был ее обычным способом вести разговор. «Наверное, она и в комитете образования так общается. Понятно, почему ее не назначают», – мелькнула мысль у Ларина.
– У меня все расписано по секундам, – ответил он, чуть улыбнувшись.
– Стенгазета тоже расписана? – спросила она, показывая, что помнит каждую мелочь, запятую и каждый гвоздик в этой школе. Такую Скоков пранкерскими штучками точно не проведет.
Ларин рассчитывал сдать стенгазету вчера, эту проклятую стенгазету о бережливости, он обещал подсчитать с учениками 11 «Б», сколько деревьев можно спасти в масштабах одной школы, если перестать раскачиваться на стульях, вырезать на партах инициалы, а также иногда сдавать макулатуру, полученные сведения красочно изложить на двух листах ватмана, снабдив цифры понятными и доступными художественными образами. Но вчера – «клянусь прахом… я занимался другими делами, совсем другими».
– Обещаю… завтра, это мой прокол, – сказал он.
– Видите ли, Дмитрий, – начала она, и Ларин подумал, что цветы полить теперь точно не успеет. – Вы как будто игнорируете…
– …Надежда