окрепшего строя за уральские горы, в азиатскую глухомань.
Весь этот многослойный и наспех перемешанный людской коктейль разливался почти на одном пятачке. А поэтому население проникалось несвойственными для разных слоёв счастливого советского общества одинаковыми правилами, законами неписанными, традициями , перемешанными с местными и завезенными издалека, и одной культурой, сшитой из совершенно разных материалов.
В Кустанае тех лет почти святой обязанностью любого жителя было регулярное посещение областного драматического театра. Что крайне изумляло гостей города и командированных. Артисты в нем были на редкость хорошие, яркие и талантливые. Какое-то время по таинственной причине жил у нас и выходил на сцену в главных ролях потрясающий и переполненный шармом Василий Васильевич Меркурьев. Народный артист и любимец. И он, и все не народные играли с душой, увлеченно, самозабвенно. Наверное, потому, что в театр всегда ходили только благодарные, воспитанные на высокой литературе и обожающие местную режиссуру граждане. А уважали культ Мельпомены все жители поголовно. В городе не было, наверное, ни одного человека, кроме прикованных к постели тяжкой болезнью, кто не посмотрел хотя бы пары спектаклей. Дощатый пол зрительного зала был всегда так перегружен, что не проваливался только чудом. В зале одинаково вдохновленно сидели рядышком, отмахиваясь от духоты большими листками программок, учителя, врачи, пролетариат, откинувшиеся условно-досрочно уголовники, ссыльные и освободившиеся политические. Регулярно приходили служители культа из единственной церкви, студенты, пенсионеры и разночинные представители власти. Там народ исполнял сразу три желания: себя показывал, на других поглядывал и запоминался общему собранию зрителей как человек культурно развитый, а не затюканный обыденностью бедолага. Одевались граждане, приходя в храм искусства, в лучшее своё. Как на праздник. Даже блатные надевали и не снимали свои лучшие клетчатые кепки и художественно сплетенные вручную кожаные брючные ремни с разными узорами и бляхами, отлитыми в виде тюремного окошка с решеткой. Гуляли по фойе до второго звонка степенно, красиво, достойно. Я тоже ходил в театр лет с восьми на детские спектакли и в юности – на взрослые. И все мои дружки и подружки часто светились то в фойе у буфета, то на последних рядах и балконе.
Напрасно люди из больших городов часто держат провинцию за отхожее место. Точнее – за болото, в котором только пьют водку, играют на гармошках, в домино и в карты, ругаются матом и через силу ходят на нелюбимую работу.
Это, конечно, заблуждение и несусветная гордыня людей, завороженных непомерными масштабами своих раздувшихся городов. Местечки провинциальные выносят на самые вершины любого дела побольше талантов, чем столицы всякие и нашпигованные кем ни попадя «миллионники».
Вообще, сумбур послевоенный и пугливая несправедливость тех ещё чиновников послевоенных, подозревающих в ярких гражданах скрытых