иди, мол, домой. Если это был казак, то он безошибочно, ориентируясь исключительно по хрусту под ногами, пришел бы на свою половину деревни, а там уже уменьшение треска лузги или, наоборот, усиление, привело бы его и на свою улицу, и к дому родному. Когда в казацкой семье объявлялись частые гости, то за столом в горнице самогон все заедали солеными огурцами, салом и загрызали семечками. После трудного расползания гостей по домам, а хозяев по лавкам и печкам, молодое поколение семьи без напоминаний мётлами сносило лузгу к порогу в кучу, а потом в ведро её и на улицу. Курам или свиньям в корыто с их неопределенной по составу густой едой.
Тогда у Кустаная герба вроде бы не было. Но если б его сделали, то он мог выглядеть как гора белых, серых и маленьких черных семечек на фоне лучезарных подсолнухов.
Дома мы каждый вечер садились все вместе после ужина разговаривать. Бабушка делилась экономическими достатками и убытками, мама рассказывала о чудесах в своей щколе и допрашивала меня о чудесах в моей.
Отец вспоминал тяжелый творческий день, заостряя общее внимание на своём безвылазном сидении на стуле весь день. Мама морщилась, но терпела и тему не меняла. Пол перед посиделками плотно застилали газетами, отбракованными в типографии, когда отец дежурил выпускающим. Он привозил их из типографии пачками, перевязанными шпагатом. Газеты подсовывались под три кровати, стол и, свернутые трубочкой, затыкали пространство под шкафом для одежды. И все начинали с треском и звуками сухих плевков погружаться в почти шаманский ритуал лузгания семечек. Сам процесс каждый раз смотрелся по-разному в зависимости от темы беседы, накала страстей и дневной усталости. Семечки наша семья употребляла только большие серые, но они почти всегда готовились разнообразно. Бабушка либо вначале держала их минут десять в нерафинированном подсолнечном масле, после чего обжаривала на противне в печке, либо посыпала противень солью и по ходу обжарки перемешивала семечки большой деревянной лопаточкой. Семечек у нас было много, как и у всех, кто имел своих в деревне. Из Владимировки отец с братом привозили на бензовозе дяди Василия, мужа их сестры, сразу несколько мешков. Дед Павел, для своих – Панька, на время останавливал свой маленький пимокатный подпольный цех и заготавливал запасы семечек и со своего необъятного огорода, и с поля бахчевого, который сторожил в сезон созревания арбузов. Бахчи были вокруг в пять рядов зажаты кольцами из подсолнухов. В общем, хватало всем.
Обычно мы заплёвывали пол кожурой часов до десяти вечера. К этому времени уже исчерпывались актуальные темы дня и подбивались семейные финансовые сальдо и бульдо. Потом все газеты аккуратно стягивались со всех сторон к центру, концы крайних газет поднимались и лузга ссыпалась в большую кучку. Её укрывали с боков и закатывали в толстый рулон. Боковые дырки рулона загибались вовнутрь и бабушка выносила его во двор и придавливала сверху кирпичом. Утром кирпич снимали и поджигали газету.