посмотрела на Леньку и принялась спокойно ее жевать, а он, устроившись на завалинке, смотрел, как она ест, да на окружающие заимку молчаливые деревья с начавшей желтеть листвой.
Только тут он почувствовал, что кожа на внутренней стороне бедер, горела, как костер и он почти не мог сидеть.
Раздевшись, он осмотрел растертую кожу на ногах. Да! Она была сильно растерта и саднила.
Тогда он отлил из Рыжухиного ведра воды и обмыл себя. Подождав, пока кожа обсохнет, он из аптечки, которую Михалыч оставил для путников, взял какую-то белую мазь и намазал ею кожу. Через некоторое время ему немного полегчало, и сидя на завалинке, он ждал, пока мазь впитается.
Под воздействием тишины, нарушаемой редкими голосами каких-то птичек и шелестом листвы на верхушках деревьев, его стало клонить в сон, но поняв, что дремота одолеет его, он сбросил ее с себя, оделся и подошел к Рыжухе.
Та уже доела всю траву, которую принес для нее Ленька и, подняв голову, вопросительно посмотрела на него.
– Ну что, родная? – Ленька обнял Рыжуху за голову и, поцеловав ее в шелковистую морду, посмотрел ей в глаза. – Поехали, что ли назад.
Когда уже стало темнеть, Ленька вернулся на прииск и сразу подъехал к клубу, чтобы найти Ивана Михайловича и передать ему Серегин рюкзак.
Он с трудом слез с Рыжухи и в раскоряку прошел в клуб.
Там были уже не поминки. Там шла очередная гулянка. Дым висел коромыслом, и не хватало лишь гармошки с гитарой для общего эффекта, но чувствовалось, что скоро там будут и песни.
Иван Михайлович уже в дупель пьяный сидел рядом с отцом Сереги и что-то важное ему рассказывал. Отец Сереги был сильно выпивши, но при появлении Леньки он поднялся из-за стола и твердо двинулся к нему.
– Я приехал, – протянул ему рюкзак Ленька. – Возьмите Серегин рюкзак. Там все, что я нашел на заимке.
Отец молча взял рюкзак и, крепко прижав к себе Леньку, негромко сказал ему на ухо:
– Спасибо, сынок. Я был уверен, что ты выполнишь мою просьбу. Возьми что-нибудь со стола. Поешь. Ведь устал же.
– Да, не особо, – для вида пробурчал Ленька, хотя от усталости он не чувствовал под собой ног и внутренняя поверхность кожи на них, горела огнем. – Но кушать очень хочется.
Серегин отец положил в большую миску отварного мяса, котлет, пельменей и, перемотав ее полотенцем, вручил Леньке.
– Спасибо, – невольно вырвались у того. – Пойду я, – он с трудом развернулся и вышел из клуба.
Сил идти не было, но он с трудом взгромоздился на Рыжуху и поводьями направил ее на конюшню.
Чувствовалось, что и Рыжуха тоже устала, но на конюшню она пошла рысью.
Там Кузьмич помог Леньке вылезти из седла и озабоченно спросил:
– Ну, что? Как дела? Как съездил?
– Да вот что-то жопа вся болит, не могу ходить, – не стал перед Кузьмичом скрывать свое самочувствие Ленька.
Кузьмич потрогал Леньку за зад, пальцем надавив на копчик:
– Так ты, родной, наверное, копчик повредил. Ты что,