топки поленницей дров перед входом.
Рядом с поленницей хмуро глядел на визитёров красноносый доктор в драповом пальто на вате и с укутанной башлыком головой в папахе.
– Зябну! – буркнул на улыбки приезжих, указав пальцем, в какой именно палатке можно найти сестру, дабы она оказала акт милосердия.
Натали была бледная и усталая.
– Олег! Глеб! – увидев гостей, радостно вскрикнула, бросившись к ним. – Проходите, садитесь, – указала на низенькие табуретки рядом с маленьким столиком, на котором весело кипел самовар. – Олег, какими судьбами ты здесь? Как мама, отец, как тётя? – чуть зажмурив жёлтые глаза, чем напомнила Глебу кошку, в радостном волнении глядела на вольноопределяющегося в расстегнутом полушубке и сдвинутой на затылок папахе.
Обнять гостей она не решилась.
– Все шлют тебе приветы и варенье, – поднял вещевой мешок.
– А так же консервы и вот эту собаку в подарок, – указал на пролезшую в палатку Ильму Глеб.
– Сплошные сюрпризы, – захлопала в ладоши Натали. – Как псину зовут? – погладила собачью голову.
– Ильмой кличут, – сел на табурет Рубанов, забрав у Кускова вещмешок и раскладывая на столе припасы.
– А молодого бойца в первом бою пуля чиркнула, – кивнул в сторону приятеля.
– Ранен? – испугалась Натали.
– Помечен! – глянув на Ильму, определил состояние товарища Глеб. – Японцем, – через секунду уточнил он.
Перевязав в соседнем отсеке царапину, расселись за столом.
– Какое варенье? – вновь радостно жмурясь, спросила Натали.
– Клубничное, – открыл банку Кусков.
– Клубничное.., – прошептала Натали. – От мамы, – неожиданно расплакалась, удивив казаков.
– Ты чего? – испугался Глеб.
– Вам, мужчинам – не понять, – вытерла слёзы и улыбнулась. – Ведь варенье от МАМЫ… Она держала его в руках, – прижалась щекой к банке. – Такое чувство, что мамина рука прикоснулась ко мне.
– Японцы пишут, – откашлялся Глеб, – что у нас скоро наступление, – взяв банку у Натали, щедро наложил в чай варенья. – Божественно! Будто летом в Рубановке. Запах-то какой… И вку-ус.
– Мы так и подумали, когда нас поближе к позициям перевели, – с удовольствием пила чай сестра милосердия.
Утром начальник штаба Урало-Забайкальской дивизии, вызвав старших офицеров, зачитал приказ о намечающемся наступлении.
Но никто этому, почему-то, не поверил.
«Куропаткин и наступление – вещи суть несовместимые», – рассуждали они.
Но поверил японский маршал Ивао Ояма.
Иван – как его прозывали станичники, на два дня раньше намеченного в приказе срока ударил по позициям Маньчжурских войск, разделённых на три армии.
10 февраля японцы атаковали Цинхеченский отряд, где раньше служил Ренненкампф, и заняли Бересневскую сопку.
Генерал-адъютант Куропаткин отменил назначенное на 12 число наступление и приказал Ренненкампфу вновь принять под команду бывшие свои войска.
– Ну,