в нем Человек и Руководитель. И то, во что Человек, сиречь обыватель не поверит, Руководитель, лицо ответственное, обязанное думать наперед обо всем, непременно примет к сведению. Ведь неизвестно, как бы он сам отреагировал, будь на месте Арефьева…
Закашлявшись – тлел уже фильтр, Арефьев тщательно растер окурок в девственно чистой пепельнице. Решив про себя, что пора, Андрей Петрович спокойно, словно продолжая свою мысль, произнес:
– Парень крышей поехал. Явились его предки когда-то к нам по обмену, дружбе народов учиться, да он так увяз в нашей родной литературе, что возомнил себя Бог весть кем. Пошил себе одежу по старым лекалам и… Помешанный, но не буйный, я же знаю, что говорю.
– Тогда его в больницу надо, на опыты, – пробурчал Валентин Григорьевич. В горле все еще першило, голова стала тяжелой… и как он двадцать лет дымил как паровоз?!
– Так-то оно так, – мягко произнес Андрей Петрович, – да только такие случаи определить крайне тяжело. Если погружение в чью-то личность поверхностное, допустим, кто считает, что он, к примеру, Наполеон, его на чистую воду вывести несложно. Спроси у него что-нибудь по-французски, и всего делов…
– Ну? – неуверенно спросил Арефьев, не совсем понимая, к чему клонит его собеседник.
– А здесь погружение полное – он не просто считает себя Пушкиным, он говорит и думает как Пушкин. Владеет французским, манеры, стихи наверняка пишет. Он словно оттуда. И совершенно ничего не смыслит в окружающем. Одно сознание полностью вытеснило другое.
– А… ага, понимаю, – медленно проговорил Виктор Григорьевич, нахмурив брови, – понимаю… Так, а если экспертизу провести… или как там это в медицине называется? – уцепился он за свою мысль.
Андрей Петрович вздохнул:
– Можно. Только тут такая кутерьма начнется… И потом – газеты… оно вам надо?
Арефьев только крякнул, чувствуя, как лоб покрывается бисеринками пота. Только этого ему недоставало. Он ведь сразу, как только пушку эту увидел, понял – жди неприятностей…
– Тут вот еще что… – Андрей Петрович специально выдержал паузу. – Случаи такие, конечно, редкие. Можно сказать, уникальные. Но что их всех объединяет, так это крайне нестабильное состояние психики.
– Ты ж говорил, он вроде не буйный, – удивленно посмотрел на него Виктор Григорьевич.
– Я и сейчас говорю, что не буйный. Пока. Но через какое-то время – когда неделя, когда месяц, обязательно победит человеческая природа. Его сознание, то, что было с ним от рождения, побеждает и находит его. И тогда человек возвращается, становится самим собой. Но процесс этот болезненный, сложный…
– Неделя, говоришь? – раздраженно перебил его Виктор Григорьевич. – И что ты прикажешь мне делать?
Андрей Петрович пожал плечами, мол, ваша проблема, вам и решать, и спокойно, не прося и даже не предлагая, а так, будто бы само сорвалось, сказал:
– Я бы, конечно, мог за ним приглядеть… памятуя ваше постоянное ко мне доброе расположение…
– Да?! –