почувствовать себя мужчиной, хотя и слегка отягощённым вялотекущим разбирательством по поводу невыплаченных алиментов. Со временем привычка к браку становится у подобных семьянинов неистребимой, поскольку остаётся единственным весомым аргументом в пользу сексуальной связи, а штампы в паспорте регистрируют каждый новый цикл отношений с частотой графы статуса в профайле социальной сети, пока очередная «молодая», на этот раз ушлая взрослая баба с двумя детьми, не привяжет к себе намертво и третьего, завершив, наконец, долгий путь становления личности вечного ребёнка. И тогда наступит долгожданная гармония, заключающаяся в отождествлении жены с матерью, все станут безмерно счастливы, вот только юное Катино обаяние никогда уже не будет радовать предприимчивых заезжих джентльменов – впрочем, не велика потеря, по крайней мере для неё.
И всё-таки как много нежной, ласкающей грубую мужскую плоть романтики в этих бесконечных повторяющихся ухаживаниях. Воспитанные общей системой и на одних и тех же ценностях, они всё равно притягательно разные – в деталях, часто и вовсе малозначительных, но отличные друг от друга хотя бы чертами лица, скудной мимикой и заученными жестами. Каждой хочется не упустить свою мимолетную, предательски короткую молодость, каждая ищет ускользающий баланс между чувством и разумом, сомневается, мечется от крайности целомудрия до разврата вседозволенности, горит, полыхает изнутри пламенем страстной, жадной до впечатлений юности, мучается совестью – для того лишь, чтобы в следующий момент броситься во все тяжкие, восторгается и смеётся, ошибается и плачет, страдает и любит, одним словом – живёт. От неё и заряжаешься этой самой жизнью, начинаешь видеть смысл там, где ещё вчера, раскинувшись во все стороны, лежала бескрайняя холодная пустыня – то ли одиночества, то ли забвения. Безусловно, это лишь доступное шулерство, неприкрытый мухлёж, вроде того, как играя в шахматы с самим собой поддаешься ради красивой блистательной победы, но ведь хоть на секунду же ощущаешь себя гроссмейстером, а тогда отчего бы чуточку не обмануться. Мираж, образ, но в этом мире так мало ценного, что поневоле начнёшь ценить и наскоро выдуманную непритязательную сказку, пусть даже и без традиционно счастливого конца. Куда, спрашивается, приложить силы, не на какую-нибудь же малопонятную борьбу, вроде той, что затеял его свихнувшийся дружок, какой смысл созидать под небом, над которым луна, в чьих лучах ничто, как широко известно, не вечно. Искусство – вот над чем, казалось бы, не властно и само время, но творчество сродни тяжёлой неизлечимой болезни, попробуй на такое решись, к тому же это суровый ежедневный труд, опять всё та же проклятая борьба, разве что за идеал совершенства. Недостижимое, кстати, совершенство, ведь и шедевр величайшей человеческой мысли всё равно процежен сквозь вонючую плоть, несёт на себе отпечаток примитивного убожества материи – он и бессмертен-то лишь в сознании смертных.
«Если бы только